Райские птицы из прошлого века
Шрифт:
Он уходил в дом торопливым шагом. И слышалось, будто за его спиной оживают стены голубями. Птицы слетаются к женщине, облепляют ее, прижимаются гладкими телами, накрывают крыльями, прячут несчастную от любопытных глаз. Оборачиваться человек опасался: не следует привлекать излишнее внимание.
Саломее не спалось. Она то проваливалась в черную пуховую глубину, то выныривала в явь, чтобы на вдохе отметить время. Часы, висевшие в изголовье, отмеряли его со скуповатой тщательностью.
Когда часы показали шесть,
И рука тотчас нащупала рукоять старого револьвера.
Револьвер подарил папочка. Привез из Америки, реставрировал и две дюжины пуль отлил. А мама выкрасила их серебряной краской, просто для смеха.
Теперь Саломея сама красила пули, без всякого смеха, убеждая, что красит по привычке.
– Эй, проснись, пожалуйста, – шепотом сказали ей и осторожно коснулись носа. – Пожалуйста, проснись.
Она открыла глаза и увидела Олега. Правда, этот Олег сильно отличался от того, который нанимал Саломею. Тот был уверен, если не сказать, что самоуверен, нынешний – растерян и несчастен.
– Я ее не убивал, – сказал он шепотом. – Я ее не убивал!
– Кого? – шепотом же спросила Саломея.
Он показал руки. На ладонях – красные пятна. На левом запястье широкий неаккуратный порез.
– И топор мне подбросили.
– Кто?
– Не знаю. Но я ее не убивал. Она там, внизу. А ты обещала разобраться.
Саломея встала. Сунув револьвер в карман пижамных штанов, она велела:
– Показывай. И рассказывай.
– Я спал. А тут голуби. Они вчера хотели меня убить. Звали из окна, я высунулся поглядеть и чуть не упал. Кирка спасла. Я ей спасибо сказал, а потом обидел. Фигово вышло. Я ее не люблю. Я вообще не люблю баб, которые как пиявки.
– А она пиявка?
Говорили шепотом. Но Саломея отчетливо чувствовала: дом слышит. Он наблюдает за ними с болезненным вниманием, желая не то помочь, не то помешать.
– Точно. Присосалась к Сереге и деньги тянула.
Кира – крохотная блондиночка с незабудковыми очами, в которых навеки застыло удивление. Кира обожала сынишку и подругу, которая этим обожанием не пользовалась, и вообще будто бы никого не замечала, но просто была.
– Но я хотел извиниться. Все-таки жизнью ей обязан и вообще… короче, я заснул. И проснулся, потому что порезался. Вот.
– Дай сюда, – Саломея прижала ошметок кожи и велела. – Держи его. Потом забинтуем.
Он взялся трепетно, но зажал крепко.
Папа тоже постоянно ныл, когда случалось пораниться, требовал от мамы заботы и внимания. А она смеялась, называла ипохондриком…
– Смотрю – топор. И в крови. Я сразу подумал, что это моя кровь. А потом вот… ну понял просто, что топор не без причины взялся.
– В руки – брали?
– Ну… да. Спросонья. Когда понять хотел.
И оставил отпечатки. Грустно. Есть еще шанс, что все на самом деле так, как он говорит.
– Она внизу…
Она лежала у фонтана. Лежала на спине в
– Полицию вызывайте, – сказала Саломея, разглядывая дорожку ссохшихся капель.
– Они решат, что это – я! Я не убивал. Клянусь!
Только руки в крови, и топор с отпечатками в кровати. Сложно поверить в невиновность. Но вариантов нет, разве что тело в саду закопать. Но Саломея на такое не согласна.
– Вызывайте полицию, – повторила она.
Олег подчинился.
Глава 9
Давай поженимся!
Ночь Кирочка провела без сна. Все думала и думала, чем же так обидела Олега. Они ведь и встречались лишь единожды, когда Олег деньги привез. Он кинул конверт на стол, и Кирочка сама не поняла, почему расстроилась.
– Вот, – сказал он таким тоном, будто бы именно Кирочка виновата во всех бедах, начиная с гибели «Титаника».
– Спасибо.
– Расти большой, – он оперся на стол и наклонился, оказавшись вдруг чересчур близко, чтобы Кирочка чувствовала себя в безопасности. – Слу-у-шай… а ты что, до конца жизни собралась у Сереги на шее сидеть?
Конечно, Кирочка ни на чьей шее сидеть не собиралась. Она вообще и без денег обойтись бы могла, и хотела даже позвонить, отказаться. Но Галька велела не дурить и добавила, что деньги эти не Кирочке – Алешке дают. И раз уж так, то пусть детеныш нормально живет.
– А… а что? – Кирочка опять растерялась. А растерянной, она говорила всякое, глупое тоже.
– Ничего. Интересно. Вот ты кем работаешь.
– П-продавщицей.
Вообще-то образование у Кирочки высшее экономическое, но с маленьким ребенком на старое место ее не взяли, только вот на рынок. А потом Галька и магазин нашла. В магазине лучше – не холодно зимой.
– Продавщицей… ну и угораздило же его.
Значит, его угораздило, а Кирочка виновата?! Так он думает? И видно было – именно так и думает, по глазам читалось, по улыбочке. Кира хотела кинуть деньги в эту наглую физию, но вдруг сказала:
– Алешенька растет. Денег надо больше. В полтора раза.
– А не лопнешь, деточка?
– Не лопну.
Как ни странно, но Сергей условие принял. Наверное, Кирочка могла бы и еще потребовать, только вот разве деньги заменят Алешеньке семью?
Особенно, когда Кирочки не станет.
Она хотела бы объяснить про себя и Сергея, про Алешку, про все-все, чтобы Олег не смотрел на нее с таким презрением, от которого хотелось в стену спрятаться. Но разве хватило бы у нее духу?
Об этом Кирочка и думала всю ночь. Бессонница и вытолкнула ее из комнаты, показав то, что Кирочка вовсе не желала видеть. Потом, уже в своей комнате, заперев дверь, прижав ее ручку стулом, Кирочка сползла на пол и вцепилась зубами в руку. Она старалась не плакать, как и тогда, когда мама из дому прогнала, но рыдания рвались, сжимали зубы, оставляя на коже красные следы.