Райское Местечко
Шрифт:
– Ты знаешь,- продолжала Мелисса,- как женщины реагируют на Ласточку?
– Да, видел, с восторгом,- кивнул я небрежно.
– Нет, ты не понял. Ласточка – кумир всех женщин. Он самый желанный гость всех женских каналов и передач, герой светских и культурных новостей. Рейтинги передач о мероприятиях, в которых участвует Борис, немедленно взлетают вверх. Ласточка позволяет себя боготворить, снимать, всем очаровательно улыбается. Операторы разбили не одну камеру, борясь за возможность запечатлеть его улыбку крупным планом.
Я вспомнил улыбку Бориса и непроизвольно вздрогнул.
– А ты видел хотя бы один сюжет о концертах
Я отрицательно помотал головой. Видно, когда я появляюсь на Земле, я смотрю какие-то другие новости и другие передачи.
– Ты много потерял! Обязательно при случае посмотри. Представь, огромный стадион до отказа забит женщинами всех возрастов, и все они пронзительно визжат!
Я содрогнулся еще раз.
– Ласточка их не балует, он дает концерты не больше двух раз в год, зато на самых больших стадионах. И его выступления не транслируют по Сети, а только дают короткие сюжеты о них в Новостях, чтобы усилить ажиотаж. Так что запись на билеты лет на пять вперед.
– Нет, я ничего не знаю о Борисе в этом плане, я даже не узнал его, когда он появился в диспетчерской, пока вы его не назвали.
– Ну, кто бы мог подумать, что есть люди, не знающие в лицо Первого селфера Бориса, да еще в его любимой роли! – искренне удивилась Мелисса.- Нет, тебе обязательно надо как-нибудь посмотреть, не столько на Ласточку, сколько на его аудиторию.
Вообрази, выходит на огромную сцену Борис в белом адмиральском мундире с двенадцатиструнной гитарой в руках и начинает петь. Зал замирает, боясь упустить хоть единый звук. У Бориса волшебный голос: бархатный баритон, который может взлетать к пределу слышимости высоких частот и опускаться до самых низких басов. Поет он действительно бесподобно. Мощный чистый звук и вкрадчивый нежный шепот. А внешность?… Женщины просто с ума сходят. Когда он замолкает, начинается нечто. Если бы они только визжали! Они прыгают, рыдают, теряют сознание, срывают с себя одежду! Солидные дамы дерутся за возможность пробиться к сцене и бросить охапку цветов! После одного из концертов цветы вывозили два трейлера. А записки! А признания в любви! А попытки самоубийств, по нескольку десятков в год!
– Бедные женщины,- с лукавой улыбкой продолжала Мелисса,- ни у кого из них нет ни единого шанса.
– Что, Борис кого-то сильно любит? – спросил я с замиранием сердца.
– Да, сильно любит. Но те, кого он любит, не из числа его почитательниц. Видишь ли, у всех людей вкусы разные, и иногда – очень странные. Всю жизнь Ласточка не мог пропустить ни одну, как бы это помягче выразиться, изящную девушку. Он обожает женщин эфемерных, почти бесплотных, понимаешь, я бы даже сказала, одномерных.- И Мелисса выразительно посмотрела на меня.
Я вспомнил команду Бориса, и брови мои непроизвольно поползли вверх.
– Э…
– Да, ты все правильно понял.
– М-да… Значит, они все…
– Ну, это – далеко не все. Он берет с собой в поездки только очень небольшую часть гарема.
– Да…
Тут мое богатое воображение стало рисовать мне картины одна пикантнее другой. «Интересно, как же… При такой разнице габаритов… Хотя у него встроенный антиграв… И вообще, он же селфер, тело свое может изменять в очень широких пределах! И даже… Интересно…»
Мелисса с удовольствием наблюдала смену выражений на моем лице.
– И сколько же у него девушек в гареме?
– Точно не знаю. Ты же видел, их трудно различить. Но думаю, что очень много. Наверное,
– А как там обстановка? Я читал в исторических романах, что в гаремах всегда были жуткие интриги, зависть, ревность, ненависть…
– Ну, тогда просто не было селферов. Ласточка нежно любит всех своих, как он их называет, девонек, всех одинаково. И одинаково, заметь, сильно,- с усмешкой произнесла Мелисса,- он неутомим. Так что никаких обид и интриг у них в доме быть не может. Все совершенно счастливы. Это ведь главное, не правда ли?
Да, обстоятельства открылись неожиданные. Но с какой же целью Мелисса рассказала мне все это? За три дня очень пристального наблюдения за ней я пришел к выводу, что Мелисса ничего не делает и не говорит просто так, у нее всегда есть определенная цель. Может, она заметила мое неприязненное отношение к Борису, когда он появился? Конечно, как я, глупец, мог вчера вечером подумать, что Мелисса наивна и не видит моих чувств к ней? Какой я дурак! Да у меня на лице все написано. И любовь, и ревность. А про Ласточку она мне сейчас рассказала, чтобы я не ревновал ее к нему. Чтобы я знал, что у него – целый гарем одномерных девушек, и Мелисса ему не нужна, и вообще, она не в его вкусе.
«Ха! Это ничего не значит. Пусть он любит «изоляторы», так необходимые ему. А Мелисса – «источник», к ней он должен стремиться еще сильнее! Одно не исключает другого! И она же сама проговорилась, что Ласточка неутомим! Откуда она это знает?!!» – мои рассуждения выглядели очень логично!
«Стоп. Черт, ревность разъедает душу. Что я себе накручиваю? Ласточка вчера страшно пострадал, какая тут любовь?» Но ревность тут же возразила мне: «Ну, пострадал-то он выше пояса, да и болевые рецепторы селферы выключают по своему желанию. А Мелисса ночью сидела в его спальне…»
Хорошо, что в это время мы уже приехали в порт. А то не знаю, какие еще гадости нашептала бы мне моя ревность. Страшное чувство и очень логичное. Именно поэтому с ревностью бороться так трудно.
Наш глайдер заехал в сектор посадочного поля, предназначенный для малых кораблей. Мы проехали мимо нарядной яхты с огромной надписью «БОРИС» и множеством ярких эмблем на корпусе. В нее грузили последние баулы команды Бориса и готовились поднять трап. Вдали, на въезде на поле, показались стремительно несущиеся машины, видно, погоня «Женщин Марса» и «Женщин-ветеранов…». Да, Ласточку они упустили. А нам они были не страшны, они уже получили от Мелиссы все, что могли получить.
Мы высадились у Мелиссиной яхты и отпустили глайдер.
Экипаж поджидал нас у трапа. Три офицера выстроились в линию и приветствовали Адмирала, как на параде. Когда мы поднялись на борт яхты, все они, включая капитана, выполняли необходимые действия с подчеркнутой четкостью, чуть ли не бегом. Конечно, экипаж был в курсе событий сегодняшней ночи, хотя наверняка не знали всех аспектов происходившего. Но главное они, как никто другой, понимали. Офицеры Космофлота, конечно, не могли позволить себе, не нарушая Устава, расспрашивать Адмирала о подробностях или прямо выражать свои чувства. Но эти явно демонстрируемые уважительное отношение к старшему по званию и молниеносность исполнения необходимых предполетных процедур были довольно выразительны.