Разбитые сердца
Шрифт:
— Но мое изобретение работает, — резко возразил я. — По крайней мере, я в этом уверен. Все дело в изменении положения блока, имея в виду использование силы тяжести, стремления груза падать вниз. О, это трудно объяснить на словах, а чертеж я сжег, но могу в один момент вычертить его снова.
— Хорошо, принесешь мне чертеж, когда он будет готов. Обещаю тебе уделить ему все внимание, — так же скептически и так же мягко согласился Ричард.
— Сир, если бы вы подождали минуту… — Я спрыгнул с помоста, подбежал к почти погасшему очагу, вытащил оттуда три или четыре тонкие обуглившиеся щепки, уже остывшие и совершенно черные, и в два прыжка вернулся к нему. — Можно, я вычерчу на столе?
Он кивнул, усмехаясь моему энтузиазму. Я быстро
— Вы понимаете? — наконец спросил я.
— Понимаю. Клянусь глазами Бога, это действительно новое оружие! И какое простое? Почему никто до сих пор… Нет, мой мальчик, здесь, наверное, что-то не так. Я всю жизнь имею дело с баллистами и никогда не думал… Они же стары, как само время! Может ли быть так, что именно тебе удалось увидеть то, чего не заметил никто до тебя? Давай-ка посмотрим снова. Да… да… — Он склонился над грубым чертежом, желая еще раз убедиться в правильности расчета, и осторожно, боясь выказать слишком большое недоверие, проговорил: — Все выглядит вполне правильно. Но мы должны сделать модель в натуральную величину и посмотреть, будет ли она работать. Боже Великий, если только она заработает!..
Я был готов предложить, где сделать модель, но не успел заговорить, как в шатер, гораздо быстрее, чем обычно, вошел Эссель в длинном халате, перехваченном по талии поясом из веревки, из-под которого виднелись тонкие ноги, тонущие в громадных грязных башмаках.
— Я был почти уверен, что ты придешь, — заметил Ричард, подходя к краю помоста. — Опять кто-то умер?
— Еще двое, — молвил Эесель едва ли не плачущим голосом. — Мы хорошо завернули их и вынесли совсем незаметно, уверяю вас, сир. Но еще двое, которые были живы, когда мы их выносили, умерли, пока мы закапывали тех. Семнадцать человек за неделю!
Наступила мертвая тишина. Потом Ричард решительно и энергично сказал:
— Этому нужно положить конец. Не теряй голову, Эссель. То место дурное. Ты же знаешь, на войне бывают мертвые, упокой, Господи, их души. Подойди-ка сюда да посмотри, что у меня есть.
Я забрал лютню:
— Я ухожу, сир.
Но он меня не услышал. Я прошел через весь шатер, мимо собаки и ее хозяина, мимо другого, что полировал кольчугу, и еще двоих, устраивавшихся спать, и уже у выхода меня остановил голос Ричарда:
— Постой! Я даже не знаю твоего имени.
Я обернулся и назвал себя.
— Возвращайся завтра, Блондель. Спокойной ночи.
2
Идея крестового похода мощно влияла на здравомыслящих людей христианского мира. Она ежедневно увлекала и меня, лютниста, обожающего перематывать шерстяные нитки, и я шел в лагерь, где латал протекавшие шатры, рыл сточные канавы, качал кузнечные мехи.
Настал день, когда миледи решила отправиться в шатер Ричарда в костюме менестреля, а я предотвратил эту авантюру, и не столько ради нее самой, сколько в интересах крестового похода. Ричард Плантагенет, которого я тогда воспринимал только как крестоносца, работал, был занят массой дел, и я не хотел, чтобы его что-нибудь отвлекало.
Спустя несколько дней мессинский лагерь, служивший сборным пунктом всех крестоносцев, стал постепенно свертываться. Старая королева-мать Английская, которую призвали неотложные дела, уехала первой. Потом отплыл в Акру Филиип Французский, вместе с тем, кто был его правой рукой — Хью Бургундским, и с семью тысячами солдат.
Ричард по-прежнему запасался лесом — пилил и грузил на корабли бревна. Он слышал, что в радиусе десяти миль вокруг Акры не осталось ни единого деревца, и решил взять с собой все необходимое для баллист, арбалетов, стенобитных машин и штурмовых башен. Он оставался в Мессине до последнего момента, но вечером накануне моего отплытия с женщинами сказал:
— Мое новое судно, «Транк-ла-Мер», очень быстрое, и я вас догоню. И смогу заняться с тобой музыкой раньше, чем ты ожидаешь.
Я передал это дамам, а поскольку было принято окончательное решение о том, что так долго откладывавшаяся и такая долгожданная свадьба состоится на Кипре, на протяжении всего перехода настроение у них было хорошее, и они не замечали ни тесноты на корабле, ни манер капитана, делавшего все возможное, чтобы мы чувствовали себя как можно хуже.
Войдя в гавань Лимасола, мы узнали, что нам запрещено высаживаться на берег. Сэр Стивен Тернхемский, на которого была возложена ответственность за наш переход, уверенный в том, что произошло недоразумение, отправился на берег и получил аудиенцию у самого императора Кипра. Вернулся он до крайности взволнованным. Это не было недоразумением. Когда император обещал гостеприимство и заботу о невесте Ричарда Английского, он не знал, что речь шла о Беренгарии Наваррской, считая, что Ричард помолвлен с принцессой Алис Французской. Исаак выразил сожаление, но сказал, что король Наваррский когда-то очень скверно обошелся с его эмиссарами и что он, хотя и рад служить своему другу и брату Ричарду Английскому, не расположен оказывать гостеприимство дочери Санчо.
Выслушав это сообщение, Беренгария сказала, как всегда, великолепно спокойная:
— Ну и что? Мы вполне можем дождаться Ричарда в открытом море. Я не думаю, чтобы у Исаака Комненсуса были причины для недовольства. Его эмиссаров приняли по-королевски. — Она переглянулась с Анной Апиетской, и обе усмехнулись. — Их развлекали как полагается.
— Но он же обещал, — заметила Иоанна Сицилийская, яростно сверкнув глазами — в тот момент она была необыкновенно похожа на своего брата. — Он обещал! Ричард очень разозлится, узнав о его отказе. Вы дали императору понять это?
— Я сделал все, что мог, миледи. Я угрожал, просил, предостерегал, но император остался непреклонен, — ответил сэр Стивен. — Он сказал, что, если мы попытаемся высадиться, нас потопят снаряды вон с тех башен. Кроме того, весь берег кишит людьми, настроенными очень враждебно.
— Насколько я могу судить, — угрюмо заговорил капитан Соундерс, — надвигается шторм, подобный которому я наблюдал всего однажды, и как раз в этих водах, пятнадцать лет назад, когда в Фамагусте принимал на борт груз пряностей. Было такое же пурпурное небо, и ветер с той же четверти. Меня это очень беспокоит. Через несколько часов разразится дьявольский ураган. Может быть, это ничтожное величество выслушает меня, сэр, — как вы думаете? — если я пойду к нему и, как обычный моряк, попрошу убежища от бури?
— Сомневаюсь. Очень сомневаюсь, — ответил сэр Стивен, но, взглянув на небо, которое приобрело очень странный вид, добавил: — Разумеется, вы могли бы попытаться. О погоде я не говорил, так как не подозревал о такой вероятности.
И капитан Соундерс отправился в город, но ему не дали даже подойти к берегу. Его встретил град камней и прочих «снарядов», и один огромный камень, выпущенный со сторожевой башни в гавани, упал совсем рядом с его лодкой.
Тогда этот угрюмый, неприятный человек проявил характер и мастерство. Он поднял якорь, развернул корабль на сто восемьдесят градусов и выполнил маневр «движения впереди ветра». Шторм бушевал четыре дня, прежде чем выдохся, и я уже начал думать, что мы домчимся до Александрии. Потом ветер спал, море успокоилось и стало безмятежно, как небо. Мы повернули и поплыли обратно, пока перед нашими глазами снова не открылась панорама лимасолской гавани. «Транк-ла-Мер» Ричарда, который мы надеялись увидеть стоявшим на якоре на рейде, там не оказался. Оба корабля, следовавшие вместе с нами, чьим капитанам, прояви они достаточную мудрость, следовало бы использовать тактику капитана Соундерса, потерпели кораблекрушение. Волны прибили к берегу их обломки и грузы, которые киприоты принялись деловито вылавливать из воды вместе с телами утонувших крестоносцев — их, впрочем, они тут же бессердечно выбрасывали обратно в море.