Разборка (Пропавшие без вести)
Шрифт:
– Не в моих правилах плохо говорить о коллегах, - заметил Сорокин.
– Но иногда хочется изменить этим правилам.
– Вы изменили. Я понял.
– Да, изменил. И не жалею об этом. Очень хочется верить, что за этот совет он получит гонорар полной мерой. Там, куда мы приходим без мундиров.
– Раньше, - сказал Калмыков.
– Что вы имеете в виду?
– Он получит гонорар раньше.
– Полагаете, его замучает совесть? Не рассчитывайте, Константин Игнатьевич. Он из той породы людей, которые плохо спят только после слишком плотного
– Пока не знаю. Сначала нужно кое в чем разобраться. И сделать одно дело.
– Могу я чем-нибудь вам помочь?
– Можете. Мне нужен телефон следователя, который вел мое дело. Я спрашивал в прокуратуре, они не дали.
– Они и не могли дать. Следователя застрелили. Недели через две после суда над вами.
– Кто?
– Неизвестно.
– Почему?
– Неизвестно.
– Как это произошло?
– Ночью, на Рязанском шоссе, километрах в пятидесяти от Москвы. Его нашли мертвым в салоне его "БМВ".
– Ограбление?
– Нет.
– Это связано с моим делом?
– Может быть. В этой истории много вопросов и нет ответов. Откуда у него появилась новая "бээмвуха"? При его-то зарплате. Прокурор говорил мне, что следователь вроде бы вышел на след того, кто вас нанял. "БМВ" - это могло быть платой за старание. Или за молчание. А убийство? Не знаю. Гарантией молчания? Все может быть. Но это всего лишь мои предположения, предупредил Сорокин.
– Преступление не раскрыто. "Висяк". И мне почему-то кажется, что оно так и останется "висяком".
Калмыков немного помолчал и встал.
– Спасибо, что приняли меня, - вежливо произнес он.
– Не стоит благодарности, - отозвался судья.
– Я позвоню в архив. Скажу, чтобы вам разрешили ознакомиться с вашим делом.
– Не нужно. Это был предлог. Я хотел поговорить с вами.
– Помог вам разговор?
– Да. Все, что я хотел узнать, я узнал.
– Ну и прекрасно.
– Судья Сорокин поднялся из-за стола, чтобы проводить посетителя до двери.
– Я рад, что все это для вас уже позади. Поверьте, искренне рад. У меня осталось очень тяжелое чувство от того суда. В детстве бабка мне говорила: не делай этого или того, рука отсохнет. Я, конечно, делал. А потом смотрел на руку: неужели отсохнет? Такое же чувство у меня было, когда я подписывал вам обвинительный приговор. Желаю удачи, Константин Игнатьевич.
Судья протянул руку, но она повисла в воздухе.
– Вы не хотите пожать мне руку?
– удивленно спросил Сорокин.
Калмыков немного помедлил и ответил на рукопожание. Так, как это делают на Востоке: взял руку судьи обеими руками, подержал и выпустил. Ладони у него были сухие и точно бы заряженные электричеством.
– Вот вы и отпустили мне мои грехи, - с усмешкой констатировал Сорокин.
– Может быть, теперь меня перестанет мучить бессонница.
– Перестанет, - без улыбки ответил Калмыков.
– Скоро.
Он вышел. Судья Сорокин остановился у окна. Асфальтовая площадка под окном была засыпана желтыми
Сорокин вернулся к прерванным приходом Калмыкова делам. Почему-то он чувствовал себя обессиленным, как будто перекидал кубометры снега. Но прежде чем взяться за ожидающие его подписи бумаги, вызвал секретаршу:
– Пригласите инженера, мой компьютер завис.
– Он ушел, - сказала она.
– Кто? Инженер?
– Нет, этот человек. Мой компьютер заработал. Ваш тоже должен работать.
Сорокин щелкнул мышью. Картинка на мониторе сменилась.
– В самом деле, - отметил он.
– Надо же, какое совпадение.
– Это не совпадение, Алексей Николаевич, - возразила секретарша.
– А что?
– Я не знаю. Но мне почему-то страшно. С вами все в порядке?
– Спасибо за беспокойство. Со мной все в порядке. Идите работайте.
Секретарша ушла. Сорокин внимательно прочитал очередной документ, взял "паркер", но поставить подпись не смог. "Паркер" выскользнул из пальцев. Он помассировал руку и повторил попытку. Пальцы не сжимались.
На следующее утро он уже не мог держать ложку. Вечером не смог сжать правую руку в кулак.
– Это нервы, голубчик, нервы, - успокоил его главврач ведомственной поликлиники.
– Все болезни от нервов, только триппер от удовольствия. Назначим вам физиотерапию, массаж. И будете, как огурчик. А пока посидите на бюллетенчике, отдохните. И на всякий случай обследуйтесь в институте неврологии. Просто так, на всякий пожарный.
Вернувшись из поликлиники, Сорокин неожиданно для себя решил позвонить адвокату Кучеренову. В коллегии сказали, что он болен. Домашний телефон долго не отвечал, потом трубку взяла жена. Сорокин представился и попросил пригласить адвоката к телефону.
– Он не может подойти к телефону, - ответила она.
– Вы не будете возражать, если я подъеду? Мне очень нужно поговорить с ним.
– Он не сможет поговорить с вами. Он не может говорить.
– Почему?
– спросил Сорокин, холодея от жуткого предчувствия.
– Потому что он вообще не может говорить! Я вам русским языком сказала! Он не может говорить! Он может только мычать!
Сорокин осторожно положил трубку. Он держал ее левой рукой. Правая висела плетью. Мышцы на ней обмякли, превратились в тряпочки.
Рука отсыхала.
И судья Сорокин понял, что означала фраза Калмыкова о том, что его скоро перестанет мучить бессонница.
Потому что бессонница не мучит мертвых.
Глава пятая. КРУГИ НА ВОДЕ
I
С самого начала, еще с суда над Калмыковым, на который нас вытащил Док, я не верил, что он наемный убийца. Его поимели. Сделали расхожей картой в игре, а потом выбросили в снос. В колонию строгого режима. На шесть лет.