Разбойник и Мишка
Шрифт:
жеребёнок стал пёстрым.
Иван Агапович, довольный, улыбнулся.
— Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? —
спросил он, обращаясь к врачу.
— Трудно сказать... — уклончиво ответил Александр Алексеевич. — Может
быть, и выживет, если волк не бешеный. Придётся оставить жеребёнка в
стационаре.
— Ах ты, — озабоченно сказал Иван Агапович, — такое сейчас время
горячее, а тут лошади приходится лишаться. Ну, что ж поделаешь,
сосунка не оторвёшь. Придётся тебе, Миша, тут оставаться, а я корму
привезу.
— Введите жеребёнку противостолбнячную сыворотку, — приказал мне
Александр Алексеевич.
Врач боялся столбняка: в раны попала земля.
Жеребёнка с матерью поместили в просторный денник, который был похож
на комнату с решётчатой дверью.
Миша Владимиров ухаживал за ними: кормил, поил, чистил и мне помогал,
когда я менял повязки и обрабатывал раны. Ростом Миша был невелик, но
телосложением крепыш. В работе расторопный и любознательный. Я рассказывал
ему о болезнях, показывал в микроскоп микробов, давал читать книги.
Раны у жеребёнка зарастали хорошо, без осложнений. Иван Агапович,
приехав как-то проведать своего питомца, сказал:
— Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда
лекарем будешь.
...Мы подружились с Мишей. Главного врача он почему-то побаивался и
робел перед ним, а ко мне, молодому практиканту, относился более доверчиво
и просто. Может быть, потому, что мы были земляками и по возрасту я
недалеко от него ушёл.
Как-то вечером, на досуге, Миша рассказал мне подробно о происшествии
с жеребёнком:
— Поехал я с ребятами в ночное в Песчанку. Пырей и острец там, сами
знаете, во! По колено. Лошади как попадут туда — оторваться не могут. Ну,
приехали, пустили лошадей, а сами костёр развели, картошку стали печь и
сказки рассказывать. А у табуна двоих дежурных поставили: Саньку Учаёнкова
и Тимку Полканова. У Саньки дробовик в руках. Но спать всё равно никому
нельзя. Волки по ночам рыскают. А тут так получилось. Я днём работал и
здорово умаялся, а как стали сказки рассказывать, лёг на спину и стал на
небо глядеть. Гляжу и думаю: откуда всё это взялось — звёзды, луна, земля,
люди? Вот так думал, думал и задремал. Вроде слышу голоса ребят и вроде
как сплю. Сла-адко так! Вдруг слышу, кто-то крикнул: «Во-олки!» Ребята на
крик побежали. Вскочил
загудела! — и куда-то в сторону понеслись. Гляжу, а наша Ночка с волком
бьётся. Волк жеребёнка рвёт и утащить хочет, а Ночка ему не даёт:
бросается на зверя и хочет его копытами трахнуть, да, видно, боится
ушибить своего сынка. Закричали мы во весь голос и на волка бросились —
кто с кнутом, кто просто так, а я с вожжами. Испугался зверь — прыг в
сторону и скрылся. Подбежали мы к жеребёнку, а он кровью истекает.
Миша умолк и тяжело вздохнул.
— Вот какая история... — сказал он. — Отец меня винит, а я что?
Учаёнок виноват. У него ружьё было, а он не стрелял. Боялся, говорит, в
жеребёнка попасть. Струсил, наверно. Он у нас такой: только на словах
храбрый. А тятя сказал, что я, сын старшего конюха, лошадь не сберёг.
Подвёл, говорит, нашу фамилию, подорвал авторитет...
Миша задумчиво нахмурился и опустил глаза.
Время от времени жеребёнка осматривал Александр Алексеевич и говорил:
— Хорошо. Очень хорошо. Рука у вас, Василий Николаевич, лёгкая.
Хирургом будете.
Мы с Мишей радовались успешному лечению, и через месяц жеребёнка
выписали. За ним приехал Иван Агапович и благодарил:
— Спасибо, Александр Алексеевич. Не думал я, что жеребёнка на ноги
поставите.
У жеребёнка на тех местах, где были раны, образовались беловатые
шрамы, и при ходьбе он немного прихрамывал на правую заднюю ногу.
— Это ничего, постепенно разойдётся, нужно проводку делать и
массаж, — напутствовал главный врач.
Я провожал их со двора. На прощание Иван Агапович пожал мне руку:
— И тебе спасибо, Вася. Как окончишь свой институт, к нам приезжай
работать.
Жеребёнок бежал вслед за телегой и временами как-то смешно
подпрыгивал.
...Прошло несколько лет. После окончания института сначала я работал
в Дагестане и в Прикаспии, а потом меня потянуло в родные места.
Село наше в саратовском Заволжье большое, много там и земли
плодородной, и скота.
Приехал я в село осенью в сороковом году. Год был богатый, урожайный.
Открыли осенний базар. Не базар, а целая ярмарка. Понавезли туда столько
всякого добра, что глазом не окинешь: и хлеба, и мяса, и саней, и дуг, и
одежды, обуви, яблок, арбузов... и скота разного понавели. Крутилась
нарядная, цветистая карусель с деревянными конями, размашисто, с визгом
качались на качелях парни и девушки, песни пели под звонкоголосые переливы