Разбуженное лихо
Шрифт:
У моего мальчика, кстати, я так взаимности и не добилась. Оказывается, он в ней любил женщину и человека, а не только ее рано развившиеся формы. Они до одиннадцатого класса сидели за одной партой, поступили в один и тот же институт, а потом поженились, как только им исполнилось по восемнадцать. Насколько знаю, они и сейчас вместе.
Меня же тогда спасло то, что наступило лето, каникулы, за это время все немного забылось, а на следующий год уже многие девчонки появились в портупеях из белого атласа и кружева.
Потом были еще в моей жизни незначительные события, которые я всегда объясняла судьбой и стечением обстоятельств, но которые, тем не менее, происходили явно в мою пользу.
Решив, как обычно, что утро вечера мудрёнее, я пошла
2.
В Москве подходил к концу 1395 год. Это был тревожный год, когда в пределы России, и так измученной татаро- монгольским игом, вторгся один из самых свирепых завоевателей орды – Тамерлан. Целые страны он заливал потоками крови, истреблял миллионы людей, срывал до основания города и все, встречающееся ему на пути, предавал губительному ветру разрушения. 26 августа 2 стоял он лагерем на берегах Дона, намереваясь двигаться на Москву. В Москве был объявлен строжайший пост, из Владимира привезена икона Божией Матери. Тамерлан изменил свои планы, вернулся назад в Орду, молва приписала это всесильной помощи иконы.
2
По старому стилю
Прошло время, наступила осень. Стоял ноябрь, близился праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, отмечавшийся в том году гораздо более торжественно, чем обычно. Снега все не было, только подмораживало ночами
Кремль уже окружен был стеной, сложенной из Белого камня, и «Белокаменная» постепенно становилась синонимом Москвы. Внутри Кремля жил Великий Князь, Патриарх и бояре, а снаружи люд попроще. Торговцы, ремесленники, мастеровые обосновались в посаде. Все жилые дома были деревянными, горели часто. Только стены и церкви были каменными. Много позже, только в 1433 году Великий Князь Юрий Дмитриевич разрешит построить в Москве частный каменный дом.
Вообще, Москва представляла собой в то время изрядную глушь. Она была скорее похожа на десятки скучившихся как бы случайно сел и деревень, чем на столичный город. Хотя духовной столицей православной Руси она была уже с 1328 года, когда здесь основал свою резиденцию Митрополит Всея Руси. Но фактически столицей Северных земель оставался град Великий и независимый Новгород.
Взглянув на Москву того времени с высоты птичьего полета, мы увидим, что там было немало пустырей, рвов, оврагов, даже целых рощ. Рощи эти были настолько первобытны, что туда девушки хаживали за грибами, ягодами, орехами, и аукались там на приволье. Речка Неглинная так сильно разливалась, что на месте современной Тверской просто стояло глубокое болото, в котором даже тонули неосторожные гуляки. А по самой болотистой и мутной Неглинке свободно ездили на лодках.
Тут и там виднелись ветряные мельницы. Все строения были поразбросаны, пораскиданы – то по берегам речек, то в зелени садов и рощиц. Улицы были кривы и узки, площади велики и грязны, в бокалдинах 3 круглый год стояла вода, которую жадно пили свиньи и коровы, дома как бы вросли в землю. Почти за каждым домом – сад или огород, которые были необходимостью для москвичей.
В одной из таких избушек, находящейся на самой окраине посада, на довольно приличном расстоянии от остального поселения, в этот поздний час все еще светилось маленькое волоковое окошко 4 . Здесь тоже был за домом крошечный огородик, только на нем, вместо редьки и свеклы, росли непонятные травы и цветы. Сейчас же он был пуст, земля стояла прихваченная морозцем.
3
Большая
4
Маленькое задвижное оконце в избе (устар.). Стекол тогда еще не было, в окна вставлялись бычьи пузыри, позже – слюда.
Внутри избушки все было очень скромно, если не сказать убого, но достаточно чисто. С низкого закопченного потолка свисали связки высушенных трав и цветов, наполняя все помещение странными осенними ароматами, которые практически перебивали запахи дыма и сажи. У дальней стены стояла узкая деревянная кровать, даже и не кровать вовсе, а широкая лавка, с накиданными как попало предметами верхней одежды и старой мешковиной. Она была пуста.
Обитательница этого домика стояла посередине комнаты, рядом с большим котлом, помещенным в старую- престарую печь с лежанкой. К потрескавшейся стенке беленой покосившейся печки был прислонен ухват и лопата для хлеба. В котле лениво булькало какое- то варево исключительного синего цвета. На еду не похоже. Впрочем, для тех, кто знал, кому принадлежит этот домик, все становилось понятным: это колдовское зелье, которое с такой охотой многие покупали у старой ведуньи, живущей в этой хлипкой хижине.
В настоящий момент сама она слегка склонилась над котлом, с деревянной длинной ложкой в руке, только что сняв пробу. Глаза ее были закрыты, лицо перекошено гримасой отвращения. Решив, что вкус достаточно противен, женщина открыла глаза и с упоением принялась мешать ложкой в котле.
Она была не просто старой, очень старой, просто древней. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет. Она была здесь всегда. И ее домик уже много десятилетий разваливался на окраине поселения, да все никак не мог развалиться окончательно. Только постепенно другие, новые постройки, приближались к нему все ближе и ближе. Казалось, вот он, строящийся новый дом, руку протяни, и он совсем рядом. Ан нет, проходили дни, и к моменту завершения строительства ведьмина халупа оказывалась так же далеко от всех, как и вначале.
Меж тем у котла оживилась активность. Женщина достала из- под лавки деревянный ящик, со звяканьем выволокла его поближе к котлу. Ее седые волосы тугими вьющимися прядями падали на лицо, на сутулую спину, на согнутые плечи. Испуганный резкими звуками огромный черный кот подскочил на полке под потолком, выгнул спину колесом, с усов посыпались мелкие веселые голубые искры. Через минуту, поняв, что его спокойствию больше ничего не угрожает, он снова свернулся уютным калачиком на своем нагретом месте.
Старуха распрямилась, откинув со лба непослушные пряди, странно молодые глаза сверкнули зеленым блеском, она рассматривала на свет маленький стеклянный пузырек с притертой крышкой. Удовлетворенно вздохнула, вытащила пробку и подула внутрь, поверхность же обтерла рукавом. Добившись таким образом стерильной чистоты, колдунья полезла в подпол.
Кряхтя и поскрипывая всеми суставами, она задом выползала наверх, таща за собой по шаткой лестнице странное сооружение с трубками и огромным зажимом. Так же кряхтя, она половчее ухватилась за металлические края, и с недюжинной силой, которую никто не мог бы предположить в этой скукоженном выдержанном теле, подняла и положила этот круг на котел, быстро прижав зажим. Под отводной конец длинной, изогнутой бесконечной спиралью трубки, подставила жестяной бидончик.
Дождавшись первой синей капли, со звоном разбившейся о сухое дно сосуда, ведьмачка, с наслаждением почесываясь, отправилась спать.
Но не успела дойти до лежанки, как в дверь тихонько постучали. Она остановилась в нерешительности на полпути, прикидывая, что сейчас около девяти вечера, все приличные люди уже часа три как спят. Раздумывая, открывать или нет, она все- таки подошла к оконцу и попыталась посмотреть наружу. Кроме суматошной тени на своем крыльце, через закопченный кусок чужих внутренностей больше невозможно было ничего разглядеть.