Разбуженное лихо
Шрифт:
Нашелся и кусочек мыла, которым в прошлом году обмывали умершую от укуса змеи соседку, колдунье тогда удалось потихоньку умыкнуть этот обмылок, он ей очень нужен был, им лечат, а также крыс изводят.
Развернула очередную тряпицу, там оказался позвонок молочного поросенка. Сколько горбов детских она этим позвонком заговорила, уж и со счета сбилась. А вот и коробочка с уснувшей осенью мухой. Эта – уже сотая или более того, так как лечит она семейную порчу. И сколько таких мух раздала она людям, чтобы положили ее в уголок, на оконце, со словами: «Муха угомонилась и не жужжит, и вы в этом доме угомонитесь». Скандалы
Сверток черного сукна ворожея разворачивать не стала. В нем хранился полозник – шкура, сброшенная змеей. Она пользовалась ею при многих делах. Лечила проказу, язвы, и другие страшные болезни. Сильное средство, и лишний раз в руки его брать не хотелось. Так и отложила неразвернутым.
Потрясла мешочком с камешками из куриного желудка – нужны при лечении паралича. Сучок с дыркой – от косоглазия, ячменя, в него дают смотреть больным глазом. Скорлупа от яиц с Пасхи – от судорог, падучей, порчу опять же снимает. Помет куриный, сушеный, в мешочке – сыпать вслед от пьянки, злого сердца, скандальному человеку.
А вот сушеные пенки с молока, собранные в Святые праздники. Она поморщилась. Использовала она их только один раз, да и то с неохотой, а выбросить – рука не поднималась. Надобны они в горьких случаях. Если больной умирает и сильно мучается болью и страхом, наговоренные пенки помогают легко отойти умирающему: «Весь мир людской от Христа Спасителя до последнего грешника, пил в первый день своей жизни молоко, и ты в последний день вкуси сей дар и отойди с миром. Аминь». Она вздохнула, вспомнив то выражение облегчения, сменившее страдальческую гримасу на лице маленькой девочки, умирающей на ее глазах от сильных болей в груди. Она и дышать уже практически не могла, сипела, кожа стала синюшной, мучительные хрипы и кашель раздирали хилую грудь. Отмучилась. Ведьма перекрестилась на красный угол.
Ничего подходящего на данный случай как будто не было. Вот разве это… И женщина задумчиво повертела катушку обычных черных ниток. Хотя нет, это если любимого надо привязать, «пришить» надолго, тогда этими нитками пришивают к его одежде пуговицы со словами наговора, а ей ведь только на один раз, на одну ночь.
В этот момент в дверь постучали. Неторопливо убрав разложенные на столе вещи, колдунья открыла скрипучую дверь, вздрогнула от накатившего на нее холода. Студеный ветер ворвался в тесное помещение, играя огнем лучины и пробираясь в складки одежды.
– Быстрей, – буркнула старуха, чуть ли не за руку втаскивая позднюю гостью в лачугу, и захлопывая за ней дверь.
Из глубины темноватой комнаты донеслось недовольное мяуканье вконец замерзшего кота.
– Ладно, ладно, не ворчи, – пробурчала колдунья, задвигая тяжелый засов.
Марья растерянно стояла посреди комнаты, притулившись к теплой печке, дрожа всем телом то ли от холода, то ли от страха.
– Деньги принесла? – глаза старой знахарки блестели в предвкушении вознаграждения. Чего скрывать, ведьма была жадновата, хотя для чего ей нужны были деньги, коль скоро жила она в этой халупе и одевалась в отрепья, остается для нас загадкой.
– Да, – бескровными губами прошептала Марья, доставая трясущимися руками кошелек из складок своей одежды. Развязала тесемки, вынула серебряный продолговатый брусок с неровными краями, протянула его старухе.
Та выхватила кусок металла и быстро сунула его
Колдунья меж тем прошаркала к лавке и достала из- под нее давешний ящик со склянками. Вытащив один пузырек из ряда похожих, наполненных разного цвета составами, она сперва долго разглядывала его, поднеся к свету лучины. Осталась довольна увиденным, так как губы ее сложились в непроизвольную улыбку, а глаза озорно заблестели. Воистину, это было самое лучшее ее произведение.
Передавая склянку женщине, ведунья медленно произнесла слова напутствия:
– Выпьешь сегодня в полночь, ляжешь спать. Завтра никого к себе не пускай, из дому уходи тайком, чтоб никто не видел. Зелье перестанет действовать с первыми петухами на утро после следующей полуночи. Тогда беги.
Потом, после паузы, добавила:
– Не передумала?
Та только яростно замотала головой, сжимая в кулаке легкий пузырек с синей жидкостью.
– Ну что ж, иди тогда с Богом.
И, когда та переступила порог ее дома, старуха перекрестила ее троекратно вослед.
Потом, тяжело вздохнув, опустилась на колени перед иконой, и принялась яростно молиться, просила Господа простить ей грехи ее тяжкие. Аминь.
Так плодотворно проведя вечер, наконец, угомонилась старая, и заснула, свернувшись калачиком на своей печи. Таким же уютным мурчащим калачиком свернулся у нее под боком любимец кот, которому предстояло пережить свою хозяйку. Домик погрузился в крепкий здоровый сон.
6.
Приняв горизонтальное положение, Ольга сделала несколько кругов под потолком, потом примостилась на массивном позолоченном рожке люстры и рассеянно потрогала черный фитиль на одной из свечек. Потерла пальцами, на них осталось черное пятно сажи. В голове кружились мысли, предчувствия, сомнения и планы. Она не услышала, как открылась дверь в ее комнату, очнулась только от звука тяжело рухнувшего тела. Посмотрела вниз.
Раскинув большие руки и разметав по полу растрепанную косу, Нюрка валялась на пороге, красиво закатив глаза. Аккуратные лапоточки сорок третьего размера торчали из- под узорного сарафана.
Ольга вздохнула, опустилась рядом с телом.
– Вот ведь дура, прости Господи, – перекрестилась она.
Потом поднесла кулак к губам и стала что- то быстро в него бормотать, полузакрыв красивые глаза. Наклонилась к девке и сильно выдохнула сквозь кулак воздух прямо ей в лицо. Та открыла глаза. Над ней, грозно уперев руки в стройные бока, стояла барыня.
Нюрка встрепенулась, подобрала юбки, подскочила. Ольга ошпарила ее строгим окриком:
– Да ты, чай, не беременна ли? Чегой- то посреди бела дня в обморок грохнулась?
– Ой, не знаю, барыня, привиделось что- то, а что – не упомню…
– Ну, иди, делом займись. Готовь мне капор да шубу, вели Кузьмичу запрягать, я гулять поеду.
– Одна?
– С тобой, бестолочь! – И Ольга погрозила кулаком вслед убегающей фигуре. Потом звонко рассмеялась, тряхнула рыжей гривой. И чего так забеспокоилась, Демидов – обыкновенный мужчина, а она – ведьма, уж как- нибудь сумеет с ним справиться. Знала бы она тогда, как ошибалась…