Разделенные бесконечностью
Шрифт:
Услышав звук шагов, я поднял голову и увидел Зиглера. Несмотря на свою массивность, он двигался осторожно, словно боялся упасть. К его щеке была прилеплена пластмассовая трубка, соединявшая ноздрю с кислородной подушкой, висевшей на плече. Последний раз он брился, наверное, дня три назад. На нем красовалась футболка, поверх нее — ветхая вельветовая куртка; штаны были полосатые, по виду пижамные. Волосы — вернее, остатки волос — были тонкие, как пух, и белые, как снег, кожа — цвета страниц древнего фолианта.
Зато его широкая улыбка совершенно не соответствовала плачевному облику.
– Билл Келлер, — представился
– Еще бы не помнить! Бедная Лоррен… Я часто о ней думаю. — Он обернулся к своей помощнице, спустившейся по лестнице следом. — Мы толкуем о жене мистера Келлера. — Он тяжело перевел дух. — Она умерла в прошлом году.
– Как жаль! — проговорила Дейрдр.
– Она была чудесной женщиной. Само дружелюбие! Работать с ней было сплошным удовольствием. Но смерть, конечно же, не фатальное событие. Я верю, что все мы продолжаем существовать, каждый по-своему…
И так далее в том же духе. Я уже жалел, что сюда наведался. Впрочем, в искренности Зиглера не приходилось сомневаться. При устрашающем облике в нем угадывалась какая-то детскость.
Он интересовался, как я живу, чем занимаюсь, я отвечал со всей возможной жизнерадостностью, стараясь не спрашивать о его здоровье. Его щеки багровели на глазах, и я испугался, что ему станет худо, если он не присядет, но он как будто забыл о своем состоянии. Посмотрев на пять тонких книжиц, которые я отобрал, он воскликнул:
– Фантастика? Я бы не распознал в вас любителя фантастики, мистер Келлер!
– Я уже давно перестал быть любителем. Просто раскопал тут у вас кое-что любопытное.
– Старое доброе чтиво! — изрек Зиглер. — Чистое золото! Разве не поразительно, что мы живем в фантастике своей юности?
– Что-то я этого не замечаю.
– В прежние времена наука была стерильной. От нее не приходилось ждать чудес. Подумаешь, безжизненная солнечная система, полдюжины пустынных планет — либо изжаренных, либо замороженных, какие-то газовые гиганты, ревущие океаны метана и аммиака…
Я вежливо кивнул.
– То ли дело теперь! — распалился Зиглер. — Жизнь на Марсе! Океаны под поверхностью Европы! Кометы, бомбардирующие Юпитер!
– Согласен.
– А у нас на Земле? Человеческий геном, клонированные животные, препараты, влияющие на сознание… Компьютерные сети, не говоря уж о компьютерных вирусах! — Он шлепнул себя по ляжке. — Вы не поверите, но мне вставили тефлоновое бедро!
– Поразительно, — промямлил я, хотя все это вызывало у меня мало восторга.
– В прежние времена, читая Хайнлайна, Саймака или Гамильтона, мы воображали, будто погружаемся в неведомое. А теперь мы очутились в этом неведомом самым настоящим образом! — Он улыбнулся, заодно ловя ртом воздух, и повторил: — Погружение в неведомое! Для этого нужно одно: время. Всего-то! Давайте я сложу книги в пакет.
Он не глядя сунул в бумажный пакет все пять штук. Я полез за кошельком, но он махнул рукой.
– Никаких денег! Это в память о Лоррен. Спасибо, что зашли. Возразить было нечего. Забирая пакет, я чувствовал себя воришкой.
– Надеюсь, вы посетите нас снова.
– С удовольствием.
– В любое время! — С этими словами Зиглер попятился к игрушечной занавеске, за которой сгустилась тьма. — Только скажите, что ищите, — и я помогу вам сделать нужное приобретение.
Я переходил Колледж-стрит, нагруженный закупленной снедью, и оказался вдруг на траектории желтой «хонды», проскочившей на красный свет. Однако водитель умудрился меня объехать, лишь задев брю-чину колпаком колеса. У меня на секунду остановилось сердце.
…и я умирал, умирал несчетное число раз…
Вероятности рассыпаются в прах. Я становлюсь все менее вероятным.
«Погружение в неведомое!» — твердил Зиглер.
Но разве я этого хотел? Хотел всерьез?
«Смотри, не соверши ошибку! — сказала мне Лоррен в один из вечеров тягостного месяца, предшествовавшего ее смерти. Поразительно, но она относилась к смерти так, словно это была не ее, а моя трагедия. — Не вздумай возненавидеть жизнь!»
Подобному совету трудно следовать. Ненавидел ли я жизнь? Вряд ли. Иногда жизнь представлялась мне довольно приятной, чашки кофе и утреннего солнца бывало достаточно, чтобы дышать дальше. У меня сохранилась способность улыбаться детям, даже смотреть на привлекательных молоденьких женщин и испытывать при этом не только ностальгию по ушедшему, но и кое-что более вдохновляющее.
Но я ужасно тосковал по Лоррен. Детей мы не завели, близкие друзья не нашлись, родственников не было у обоих. Я не имел ни работы, ни надежды ее получить, и был вынужден жить на свою пенсию и наши скромные накопления. Ушла радость жизни, рухнула простая декорация, в которой я прежде существовал, и будущее виделось продолжением настоящего — затянувшимся погружением в могилу.
От самоубийства меня спасала не отвага и не принципиальность, а рутина. Я принимал (и неоднократно) решение покончить с собой после того, как посмотрю новости, оплачу счет за электричество, прогуляюсь…
Или после того, как решу загадку, с которой вернулся из магазина «Файндерз».
Не буду подробно описывать книжки: внешне они почти ничем не отличались от всех остальных. Странность состояла в том, что я их не узнавал, хотя знал этот жанр — научная фантастика 50-х — 60-х годов в мягких обложках.
И дело было не только в новизне — я вполне мог пропустить кое-какие незначительные произведения мало заметных авторов; передо мной лежали крупные романы известных писателей, причем с оригинальными названиями и не в сборниках. Скажем, я тут же зачитался книгой «Каменная подушка», принадлежавшей перу автора, которого немедленно узнал бы любой знаток фантастики. Книжку выпустило издательство «Сайнет» примерно в 1957 году, обложку оформил в характерном для того времени стиле художник Пол Лер. Страницы пожелтели, корешок был потрепанный. Я обращался с книжкой с величайшей осторожностью. Она представляла собой достойный пример известного всем стиля и образа мыслей покойного автора. Я получил от чтения большое удовольствие и лег спать с убеждением, что вещь подлинная. То ли я ее каким-то образом не заметил — хотя в те времена очень старался не пропускать книг такого масштаба, то ли напрочь забыл. Других объяснений не находилось.
Если бы томик остался единственным, я бы не счел это удивительным. Но вместе с ним я принес домой еще четыре книжки такого же достоинства, тоже совершенно мне неведомых.
Разумеется, я был готов распознать в этом провале памяти возрастное явление или, того хуже, симптом старческого маразма, даже болезни Альцгеймера. Неудивительно, что ночью я не сомкнул глаз.
Напрашивался логичный шаг — посещение врача. Вместо этого я следующим же утром стал искать в телефонном справочнике букиниста, занимающегося старой фантастикой, Сделав несколько звонков, я обнаружил молодого человека по фамилии Найманд, согласившегося оценить книги. Я пообещал, что приеду к нему в час дня.