Раздолбаи космоса, или Гений кувалды
Шрифт:
– Как? – Словно недослышав, Крест приставил ладонь к уху. – По че-ло-ве-чески? Ну ты козел… За человека себя стрижешь?
Он поднялся с воздуха над кабелем и с омерзительной ленивой вихлецой приблизился к положенной на пол дани. Босой ногой указал на капсулы.
– Все. С вещами на парашу! Свободен.
Никита затравленно посмотрел на эту ненавистную ногу, издевательски шевельнувшую пальцами, и нагнулся за неумело связанной сеткой. В следующий миг Крест сделал резкое короткое движение, и Никита дернулся, заслоняясь алыми тюбиками…
Как бы удивленный его испугом,
– Тебе-то от меня что надо? – с болью бросил он в глянцевое чернильное рыло каплеобразного чудища. – Что ты за мной по пятам ходишь?
Тут ему пришло в голову, что это совсем другая надзорка – та, первая, проводила его до входа, а эта ждет на выходе. Никита горестно присмотрелся. Размеры – те же, а в остальном все надзорки одинаковы…
Пожал плечами, ссутулился – и побрел, сам еще не решив, куда идти. Надзорка потекла следом.
– Ну, в чем дело? – уже с надрывом спросил он, оборачиваясь. – Щелчка мне давать не за что – жизни я ничьей не угрожаю. Вы бы вон лучше Крестом занялись… Блюстители!
На глянцевом рыле змеились блики. Казалось, что надзорка тревожно принюхивается.
Никита Кляпов с тоской запрокинул голову и посмотрел в серо-голубой зенит, стиснутый со всех сторон верхушками бледно-золотистых опор.
«Хорошо бы упасть оттуда… – внезапно подумалось ему. – Или туда… И не больно, наверное, – сразу в пыль разобьешься…»
А еще говорят: монтажники, если срываются с высоты, живыми до земли не долетают. Разрыв сердца на полдороге. Еще проще…
Движением, каким обычно поднимают за шиворот нашкодившую кошку, Никита поднял и встряхнул сетку с пятью алыми капсулами. Менять… Да для него было подвигом даже в долг попросить до зарплаты, а уж менять… Да и у кого? Пузырек, надо думать, до сих пор на Кляпова сердит за то, что зря поил… Уж лучше еще один камушек разбить – время прошло; может быть, они уже не только красненькими выдают…
Сопровождаемый бдительной надзоркой (прямо воронье какое-то!), Никита Кляпов свернул в проулок, где маячили две довольно сложные глыбы. Одна была больше, другая – изящнее.
«Да пошло оно все…» – цинично подумал Никита и, решительно подойдя к той, что изящнее, обнаружил вдруг, что левая рука у него давно уже ничем не отягощена. Он где-то оставил свой ломик!
Неужели у Креста? Никиту бросило в жар… Нет, слава Богу, не у Креста. Точно, точно… Он положил его на соседний камушек, когда собирал с пола капсулы… Ах, как плохо! Стащат, как пить дать, стащат…
Никита сорвался – и побежал к скоку. Надзорка рванула следом.
Подоспел он почти вовремя. Возле глыбы цепенел от радости пушистый лупоглазый зверек с ломиком в лапках. Судя по всему, он уже вволю налюбовался находкой и явно собирался сгинуть с нею в неизвестном направлении. Никита пал на него коршуном. Ломик в свое время достался ему
Похититель был необычайно крупным – чуть ли не по грудь маленькому Никите. Застигнутый врасплох, он взметнул седую нежную шерстку и отпрыгнул к стене, причем весьма неудачно. Латунно посверкивающая опора примерно с середины расседалась глубокой отвесно ниспадающей канавой, достигавшей внизу размеров рва. В эту-то глубокую вдавлину и отскочил лупоглазый, сразу отрезав себе все пути к бегству.
– Отдай! – задыхаясь, проговорил Никита и сделал шаг вперед.
Раздув зрачки во весь глаз, похититель истерически чирикнул, наежинился – и такое впечатление, что изготовился к бою. Никита струхнул. Невольно вспомнились байки о том, как ведет себя кошка, если загнать ее в угол…
«Ну его к черту…» – неуверенно подумал Никита Кляпов, но тут взгляд его снова упал на ломик. Отступить и открыть дорогу – означало потерять инструмент.
Лицо Никиты исказилось совершенно зверски, а пальцы сами собой медленно подобрались в кулаки.
– Дай сюда, козел! – срывающимся голосом потребовал Кляпов, глядя с безумием в выпуклые, как линзы полевого бинокля, глаза. – Кранты заделаю…
Трудно сказать, что именно поразило пушистого жулика – смысл слов или же интонация, с которой они были произнесены. Но так или иначе, а супостат затрепетал, бросил ломик и, вжимаясь горбиком в стену, начал потихоньку выбираться из вдавлины.
В свою очередь, сторонясь противника, Никита подступил к ломику и на всякий случай сначала поставил на него ногу. Лупоглазый тем временем, достигнув края вдавлины, подпрыгнул и, так вереща, словно с него черти лыко драли, пустился наутек. Кляпов с облегчением поднял инструмент и оглянулся, ища глазами брошенную во время поединка сетку с капсулами.
Возле глыбы с самым угрюмым видом маячила надзорка.
«Запросто мог щелчка получить…» – растерянно подумал Кляпов.
– А что мне еще оставалось делать? – бросил он. – Идти новый ломик выкорчевывать? Так там одни только тупые остались…
Надзорка не шевельнулась – как присосалась к покрытию.
Кляпов подобрал сетку и, подойдя поближе, определил ее вместе с ломиком на глыбу.
– Сволочи вы все-таки… – уныло сказал он надзорке. – Ну вот, смотри… – Он огладил молочно-белый выступ. – Скульпторы о таком изгибе и не мечтали! Того же Генри Мура возьми… Да у нас бы… Ну, не у нас, конечно, – на Западе… На пьедестал бы поставили! В каком-нибудь, я не знаю, Люксембургском саду… А я это должен ломать. Почему? Зачем это вам?
– Добрый день, Никита! Вы что это, с надзоркой разговариваете?
Кляпов подскочил и обернулся. Перед ним, изумленно улыбаясь, стояла Лика – стройная, яснолицая. Бедра ее были до колен влиты в темно-серые брючки – без единого шва, с приглушенным змеиным узором. Кольчужно мерцала плетеная короткая безрукавочка.
– Д-добрый день… – в панике пряча глаза, пробормотал Никита. – Нет, я… Так, с самим собой… Д-досада, знаете, взяла… – Он отважился взглянуть на Лику. Та улыбалась.
– И что же вас так раздосадовало?