Раздолбаи космоса, или Гений кувалды
Шрифт:
Никита присел и провел кончиком световода па чугунной шкуре кольцевой трубы. Оболочка расселась, как от удара бритвой.
«Ну вот, видишь, как славно…»
С жестокой усмешкой Никита Кляпов выпрямился и напоследок оглядел колышущиеся полотнища полусвета и соломенно поблескивающие стены в серых ветвящихся жилах. Потом ему в голову пришло, что у него в любом случае останутся в запасе несколько минут, чтобы вдоволь всем этим налюбоваться…
Осмотрел запястье, несколько раз сжал кулак, но вены так и не проступили… Или, может быть, сразу по горлу? Нет… По горлу почему-то страшно…
Никита
Сомнений быть не могло: оборванный световод резал трубы – и только.
«Болтуны… – с омерзением подумал Никита Кляпов. – „Осторожно! Палец отхватишь!“ Болтуны…»
Никита отшвырнул «бритву» и огляделся, стиснув кулаки. В окно пятиэтажки он уже прыгал. Когда выдирался из объятий… При мысли о кукле Маше Кляпова передернуло от омерзения.
Минутку, минутку… А если надеть на голову пластиковый пакет и обмотать шею световодом? Взять световод подлиннее – и мотать, мотать, пока хватит дыхания… А размотать он уже потом не успеет… Даже когда струсит – в последний момент… Решено.
Волоча за собой пятиметровый шнур, Кляпов вышел на перекресток между четырех опор. Следом катила осточертевшая надзорка.
«Хорошо, что мешок непрозрачный… – испуганно мыслил Никита. – Или плохо? Не знаю…»
Ему очень не нравилось, что он уже боится.
«Неужели не смогу?»
Хотя бы попробовать…
Бросив ломик на покрытие, он надел на голову мешок, выдохнул и сделал первый виток по горлу. В следующий миг его подбросило, обдало жаркой болью, перед глазами закривлялись ярко-зеленые амебы – и Никита судорожным движением сорвал с лица липкий от пота пластик. Первое, что он увидел, было глянцевое чернильное рыло надзорки.
Лишь несколько секунд спустя до Никиты Кляпова дошло, что ему просто-напросто дали щелчка.
– Ты что? – заорал он на припавшую к покрытию тварь. – Сволочь ты поганая, ты что себе позволяешь? Я кого-нибудь трогал? Я чьей-нибудь жизни угрожал?
Тут он запнулся, сообразив, в чем дело.
– А-а… – протянул Никита и жутко при этом оскалился. – Значит, и себя тоже нельзя?..
Он медленно нагнулся и подобрал с пола ломик.
– Ах ты мразь… – выдохнул он, занося железо. Надзорка не двинулась с места и терпеливо снесла удар, а вот Кляпов руку себе так отсушил, что чуть не выронил ломик. Секунды три стоял, уставив безумные глаза на угрюмо неподвижную тварь, потом вдруг обессилел и побрел к стене. Присел, положив железку на колени, и вдруг истерически захихикал. Все правильно… По-другому с ним и быть не могло… Одному Богу известно, сколько времени он просидел так под этой стеной, скорчившись и уткнув лицо в колени. Потом его вдруг оглушило пронзительное злорадное чириканье, и Никита нехотя поднял голову. Перед ним, встопорщив шерстку, бесновался давешний лупоглазый знакомец, чуть было не
– Ну? – спросил он, поворотясь к лупоглазому.
– От! От! – Зверек подпрыгивал и тыкал розовым пальчиком в кончик ломика.
Василий вгляделся, и в течение нескольких секунд его широкое смуглое лицо выражало только оторопь и ничего, кроме оторопи.
– Телескоп! – выговорил он наконец. – Это же не наш ломограф! Это чужой! Зой! Сьок?
– Зой… – растерянно чирикнул Телескоп, не сводя выпуклых глазищ с ломика. Сложное это понятие, должно быть, никак не укладывалось в его пушистой головенке.
Глава 20
Что нужно отроку в тиши?
Днем гулкие светлые комнаты «конуры» теряли таинственность, и сквозное здание становилось похоже внутри на обычную городскую незавершенку: линолеум настелен, стены и потолки побелены, осталось навесить двери, вставить стекла – и сдавай под ключ. Сведенные гримасами предметы, разбросанные где попало, тоже, как это ни странно, не нарушали общей картины, поскольку решительно в нее не вписывались. Ночью – другое дело…
В одной из комнат второго этажа, примостясь на краешке твердой вечномерзлотной кровати, сидел задумчивый Ромка. Трехспальное ложе сияло полировкой, ласкало глаз нежными тонами квадратных подушек и немилосердно леденило задницу. Ромка не раз уже спрашивал Лику, как это ее угораздило сотворить декорацию-холодильник, но та вечно начинала плести в ответ что-то возвышенное и непонятное. Сама, короче, не знала…
– А вот фиг вам! – еле слышно выдохнул Ромка.
Закусил губу и снова сосредоточился.
Через некоторое время в том углу, куда был направлен напряженный взгляд Ромки, прямо из воздуха отвесно полилась тоненькая серая струйка. Достигнув пола, она, однако, не растекалась лужицей, а оседала покатым холмиком.
Наконец Ромка расслабился, и струйка оборвалась. Поглядел исподлобья на окутанный белесым облачком бугорок и досадливо дернул краешком рта. Черт его знает, что такое… То ли гипс, то ли алебастр. Когда оно вот так первый раз посыпалось из воздуха, было даже забавно… Однако Ромка-то сейчас пытался намыслить сигарету! Одну-единственную, с белым (чтобы не отвлекаться на цвета) фильтром… Начал-то он, конечно, с пачки «Мальборо», но раз за разом все упрощал и упрощал задачу. Бесполезно. Из воздуха сыпался один только серый строительный порошок.
– Дьец… – расстроенно пробормотал Ромка.
По этажу давно уже разносились нетвердые и словно пьяные шаги босых ног. Потом дверной проем напротив заполнили бледные телеса куклы Маши. Раскинув объятия, безликое создание враскачку двинулось к Ромке на широко расставленных истончающихся книзу ногах. Надо думать, в понимании Леши Баптиста идеальная женщина должна была пробуждаться от сна как можно реже. Во всяком случае, кукла Маша большую часть времени лежала пластом, но если уж просыпалась… Мужчину чуяла – за семь комнат. Проверяли…