Раздвоенное сердце

Белитц Беттина

– Маскарад. Это довольно красивое слово, - отметил он не по годам мудро.
– И нет причины, что бы так волноваться.

– Нет?
– наехала я на него и указала осуждающе на свой опухший глаз.

– Я имею в виду карты. Остальное было чистой самообороной. Я же не знал, что ты ночуешь в рододендроне.

Застонав, я опустилась в мамино кресло для чтения. Оно, заскрипев, просело, и, треща, разблокировалась подставка для ног. Мои ноги грубо взлетели вверх. Я посмотрела в сторону Тильмана. Конечно же, он усмехался. Но я больше не

была в состоянии подняться и дать ему пощёчину, так, как бы мне хотелось это сделать. Поэтому я ограничилась тем, что показала ему средний палец.

– Таро карты работают не так, - сказал он учительским тоном.
– Не имеет смысла, если карты буду толковать тебе я. Это ты должна сделать сама. Я их только вытащил. Любовники, кстати, не хорошая карта.

– Ах, - ответила я сухо. Кто бы мог подумать.
– И почему вообще ты раскладываешь для меня карты?

– Потому что я думаю, что ты в опасности. У меня был странный сон. Почти что видение. И я подумал, что лучше сообщить тебе об этом.
– Он коротко прокашлялся.
– Тебе надо положить лёд на твой глаз.

Ну, тогда он превосходно притворил своё видение в жизнь. Колин, по крайней мере, пока меня ещё не избивал. Я закрыла устало глаза и стала всё обдумывать. Ладно, у Тильмана не было злых намерений. Максимум догадки. Я его так и оценила: хотя он и был очарован сверхъестественным, при этом рассуждал трезво, чтобы полностью поверить в это. Он только экспериментировал. Он был в поисках истины.

И если я не ошибаюсь, за всем этим пряталось сильное одиночество. Тем труднее мне было говорить с ним на чистоту. Но это было необходимо.

– Перестань меня преследовать, - сказала я строго.
– Но прежде всего, перестань преследовать Колина. Это не хорошо.

– Ты не имеешь права мне приказывать, Эли.

– Тильман, это уже больше не чаепитие. Я это говорю не потому, что хочу избавиться от тебя. А потому, что так и должно быть!
– закричала я и встала с маминого кресла. На мгновение у меня перед глазами зарябило. Или это было солнце, которое только что взошло и погрузило зимний сад в яркий красный свет?

– Нет, - ответил он.
– Почему я должен тебя слушать?

– Я не могу тебе этого сказать.

– Нет, - повторил он упрямо. – Знаешь, это не справедливо. Я доверял тебе и взял с собой в лес. Я послушался своего сна и вытянул карты. А теперь появляешься ты и запрещаешь мне что-то, не обосновывая этого. Я нахожу это дерьмовым.

Он поднялся, взял карту Таро с гостиного стола и разорвал её пополам.

– Вот!
– фыркнул он и бросил её мне под ноги, прежде чем быстро покинуть комнату. Три секунды спустя хлопнула входная дверь. Музыкальная подвеска в зимнем саду тихо зазвенела.

– О Боже, - причитала я и села на пол.
– Как мне надоел весь этот театр.

Любовники ... Я взяла обе половинки от карты и соединила их снова вместе. Он хотел меня предупредить. А я выгнала его из своей жизни, в то время как Колин высасывал из мозга олений сны о периоде спаривания.

Я достала папин гипотермический пакет, который он использовал, когда у него была мигрень, из морозилки и кое-как дотащилась наверх. Не раздеваясь, я легла в свою кровать и приложила гипотермический пакет к глазу. Мне срочно была нужна пауза. Нужно что-то поесть, позаботится о своих ранах, помыться. Но прежде всего мне нужно поспать.

Одной рукой я натянула на ноющие плечи тонкое летнее одеяло. Птица на краю леса - кричала ли она вообще ещё? Прежде чем я смогла услышать её крики, я глубоко и крепко заснула.

Глава 35. Голые факты

– Мне он нравился.

Мой голос прозвучал укоризненно. Но это было правдой. Мне нравился Тильман, и теперь я была вынуждена нашу начинающуюся дружбу пресечь на корню. Я хотела написать ему письмо, но должна была, к моему стыду, признаться, что даже не знала его фамилии. Но даже если бы и знала - я ведь не могла ему объяснить, почему я должна была это сделать.

И еще потому, что Колин был единственным человеком - по крайней мере, кем-то, похожим на человека - с кем я могла ещё поговорить, поэтому ближе к вечеру я просто пошла к нему. Я плохо выглядела. С синяками на шее, с ушибами на спине и рёбрах и с фиолетовым опухшим глазом.

Но Колин продолжал и дальше сидеть на коленях на полу, повернувшись ко мне спиной, и сортировал стопки бумаг и документов. Он пока ещё ни разу не взглянула на меня.

– Для меня дьявольски трудно находить друзей, - продолжила я говорить.
– А он, в любом случае, больше мне не друг.

– К сожалению, такое случается, - сказал только Колин и продолжил сортировать дальше.

– Так, значит, случается, - ответила я ехидно.

Колин кинул стопку бумаг в угол так сильно, что листья в беспорядке рассыпались, и тяжело вздохнул. Боже мой, вот у него было настроение. Такое же плохое, как у меня.

Сегодня утром по радио что-то говорили о самом жарком дне года и уже пригрозили, что затем жара спадет. Осень наступит рано в этом году. Снаружи было уже больше 30 градусов, а они говорили об осени. Я это ненавидела. И теперь я стояла здесь, в доме Колина, а он ещё больше ухудшил моё настроение тем, что бросался бумагами и не обращал на меня внимания.

– Эли, - вздохнул он угрюмо. Его спокойствие казалось вынужденным.
– Я не просил тебя связываться со мной. Это включает в себя и потерю друзей. Но ты сама всё время возвращалась.

Он попытался пробить дырки в одной из многочисленных стопок бумаг, но механизм заклинило. Раздраженно он швырнул дырокол об стенку камина. Он открылся, и белые конфетти закружились, как заблудившийся снег в душном воздухе.

– Что, было не вкусно сегодня ночью?
– спросила я язвительно. Может быть, я играла с огнём. Но это всё же было лучше, чем сделать то, что я действительно хотела: упасть на пол и рыдать.