Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Дышу на лёд, давлю в горле подступающий кашель. Устаю, ложусь, прижимаюсь горячей щекой. Заломило зубы, теперь другой щекой. Снова дышу. Льдинки тают, уменьшаются, истончается слой ледяной брони. Текут капли растаявшей воды, летят минуты. Осторожно, очень осторожно, давлю на лёд подбородком. Поддаётся! Уф-ф!
Мне кажется, прошёл час, а может, и два. Я выгрыз в склоне углубление, в которое смог углубиться лицом. Так, вдох-выдох, пшёл! Далее – как в замедленной съёмке, время сжалось: руку-левую-к-ножу-на-поясе, вес-тела-принял-на-подбородок, рука-с-ножом-вверх, обхватил-рукоятку-обеими-руками-и-ВСАДИЛ!..
Держит. Слава тебе, Господи! Нос забит снегом, а зубы разжать не могу; воздух вдыхаю сквозь зубы, с шумом, с хрипом выдыхаю. Второй нож, правой рукой, тоже по самую рукоятку. Вот уже две точки опоры. Подтягиваюсь. Опять левой. Коленом в углубление. Держит. Дальше…
Все, бля, выбрался. Наверху слой фирна тоньше, ноги пробивают его без труда. Руки дрожат так, что нож в опущенной руке выстукивает хитрую дробь по пряжке, а отпустить не могу, рука не разжимается. Костяшки пальцев побелели, из многочисленных ссадин даже кровь не капает. Несколько раз кулаком с зажатым ножом ударил по фирну, проламывая целые пласты, отпустило. Смог разжать пальцы на одной руке. Нож вывалился и, мелко подскакивая, укатился вниз. Вяло подумалось: «Жаль, хороший был». Без сил сел на снег. Нет, не сел, – повалился. И долго лежал, глядя в близкое синее-синее такое прозрачное небо, слушая шум бурлящей внизу воды. Господи, как я люблю эту жизнь, эти горы, реки и даже этот лёд со снегом!
Спустя минут двадцать, когда холод пробрался сквозь порванный маскхалат, куртку и свитер, я поднялся. Сунул оставшийся нож в ножны. Отцепил от ранца и надел альпинистские кошки, нехрен форсить. Отыскал свою винтовку (вот ведь, не укатилась, сука милая, осталась лежать), проверил, поправил бинт на стволе. И почапал дальше, выполнять боевую задачу.
Ильич Морфий и диод
Начало 90-х, Харьковский ракетно-ядерный колледж (в народе – ХРЯК или Крыловка).
Идут практические занятия по электронным приборам. Занятия ведёт подполковник Жидко, человек, сильно любящий свою науку и ещё более любящий поизмываться над тупыми курсантами. К слову, задолбав всех на занятиях в течении семестра, на экзаменах он ставил оценки сразу же, не задавая никаких вопросов вообще – а чего спрашивать, ведь к тому времени он каждого знал как облупленного! Однако, если ты, самоуверенный нахал, хочешь получить более высокую оценку, нежели отпущено судьбой – изволь! Можешь тянуть билет, отвечать на вопрос, но ведь можешь и не ответить… Супер-игра, блин…
У доски стоит Морфий (так его называли даже незнакомые люди, очень уж внешность запоминающаяся), курсант второго курса радиотехнического факультета. Морфий был в то время поэт, писал неплохие стихи, и даже поэмы, немного напоминавшие творчество Лаэртского. Но вот с электронными приборами, да и с физикой как-то не склалось.
– Ну-с, дорогой друг, а расскажите-ка нам, как работает ламповый диод!
Как эта хреновина работает и зачем она вообще нужна, Морфий понятия не имел, однако в мозгу его отложилась картинка из учебника, на котором он так недавно мирно спал. А на картинке был изображён как раз ламповый диод. Морфий уверенно рисует овал (стеклянная колба, значит), дугу сверху (катод) и палку снизу (анод).
– Вот, – говорит, – диод!
– А что-то я электрона в нем не вижу, ведь прибор-то, вроде, электронный…
– А-а…, – вспоминает Морфий, на секунду задумывается и рисует жирную точку посередине и стрелочку от точки вниз, мол, вот электрон летит.
– Ну, рассказывайте!
– Вот катод (поразительно, помнит ведь, как эти загогулины называются!), вот анод, вот электрон летит к аноду…
– А почему это электрон вдруг летит к аноду? – интересуется Жидко.
– Так ведь сила не него действует! – радостно вспоминает Морфий и тычет пальцем в нарисованную стрелку, радуясь, что нарисовал её ещё до вопроса.
– Сила – это хорошо, – говорит Жидко. – А что за сила?
Морфий смотрит на стрелку все пристальней и пристальней, пытаясь угадать, как её зовут, но все воспоминания уже закончились… Подумав ещё немного, справа от стрелочки он пишет: mg
Группа, заинтересованно следящая за шоу, начинает сначала тихо, но все громче и громче ржать.
– А что вы смеётесь, товарищи курсанты? – с невозмутимой миной говорит Жидко. – Ведь курсант Антонов (имя Морфия в миру) прав! Электрон обладает массой? Обладает! Стало быть, на него, как и на вас, действует сила тяжести! Антонов, ещё какие-нибудь силы на него действуют?
Морфий понимает, что, конечно, есть ещё какие-то потусторонние силы, но какие?
– Никак нет, товарищ подполковник, больше никаких!
Смех все громче.
– То есть вы хотите сказать, – ехидно продолжает Жидко, – что электроны под действием силы тяжести осыпаются с катода на анод?
– Выходит, так… – обречённо вздыхает Морфий.
Группа уже лежит.
– Отлично, товаррищ курсант! Только вот ведь незадача, электронные приборы используются и на самолётах, а они (самолёты) иногда совершают такие эволюции, что анод может оказаться выше катода. Что же делать? – вопрошает Жидко и просто любуется Морфием, который наморщил весь ум, пытаясь хоть как-то решить эту научно-техническую проблему.
Группа тоже затихла, всем интересно, что же Морфий ляпнет.
И вдруг с последних рядов раздаётся реплика:
– Так ведь, товарищ подполковник, а гироскоп на что?
Жидко удовлетворённо хрюкнул, пытаясь не заржать в полный голос вместе со всеми, и стал собирать в портфель свои бумажки со словами:
– Все, товарищи курсанты, мне вас учить уже нечему! Вы уже готовые инженеры, способные безо всяких знаний решить любую проблему!
ГрандЭйр Полёт чирка
Перед носом, деловито гудя и как-то торжественно, прошёл на посадку «Руслан». Выруливаем. Уже в который раз. И каждый раз одно и то же чувство переполняет меня. Этого не описать. Сердце начинает биться быстрее, дыхание превращается из безусловного рефлекса в осознанную процедуру. «На исполнительном» – улетает в эфир. «85*** – взлёт разрешаю ». Мишанька буркает: «Взлётный», и турбины берут мир на свои плечи. Их гул, перерастающий в лихой посвист, теперь уже не просто временами встревает в наши переговоры, теперь он – прима. Сброс тормозов и машина бескомпромиссно устремляется вперёд. Шасси по-паровозному стучит на стыках плит, всё быстрее и быстрее.