Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Тем не менее, это была нормальная морская служба. По утрам приходили командиры, если им было, где ночевать, кроме своих кают, получали задание на день, и мы отдавали концы и шлёпали к месту работы. Матросы шустрили на палубе, всё время что-то шкрябая или крася. Когда было холодно на палубе, они плели в кубрике концы и маты. Марик был большой специалист в боцманском ремесле. Мотористы ковырялись в машине. А мы ныряли. А раз мы ныряли, значит, и судно выполняло боевую задачу. Мы снимали намотки с винтов, заделывали пробоины, осматривали винты и причальные стенки. В общем, содержательно проводили время.
Как–то командир заметил, что хорошо бы нам иметь своего человека на плавмастерской,
Утром после всеобщего подъёма флага, когда отыграли корабельные горны, мы услышали странный голос с борта мастерской. «Водолазыыыы! Водолазыыы!» – кричало какое–то чудовище с непонятным акцентом.
На палубе мастерской стояло нечто невзрачное в бескозырке, больше нужного на 3 размера и по этой причине облокотившейся на большие, оттопыренные уши. Одето нечто было в промасленный зелёный ватник и зелёный же солдатский сидор (вещмешок) на плечах.
– Снизойди и представься! – сказал боцман и странно так посмотрел на командира.
Видно, мало вчера «шила» съели! Подляна, блин! Воин сполз по трапу и ударил строевым с отданием воинской чести в движении. Что-то гортанно прокричав, он протянул бумазею, на которой ровным писарским почерком было выведено: «Командировочное предписание», и даже стояла печать. Из бумаги следовало, что матрос рембата Насрулло Темирбаев командируется на наш геройский пароход.
– Этого нам только не хватало! Не экипаж, а интербригада какая-то! – сказал командир, и, буркнув под нос что-то про маму и верблюжью колючку, ушёл в каюту долечивать болевшее со вчерашнего.
Ара тут же окрестил воина Сруликом и выразил общее мнение, что хорошо бы бойца отмыть и накормить.
– Потом и ответ держать будет, – добавил Виталик, и все разошлись по работам.
День был субботний, работ не было, и все занимались профилактикой механизмов по заведованию. Боцман загнал командированного в душ, заставил раздеться, и, надев рабочую рукавицу, отнёс его шмотки в мусорный бак. Потом, ткнув палкой от швабры в те места, которые надо было тереть особенно тщательно, выдал Срулику кусок хозяйственного мыла с мочалкой и удалился. За борт из душевой лилась жидкость грязно-жёлтого цвета с клочьями серой пены. В одно из контрольных посещений отмываемого, боцман, глядя на его ноги, спросил: «А что это ты, милый, в носках стоишь?». На это обрабатываемый, встав по стойке «смирно», громко отрапортовал: «Нэт насок никакой, товарыщ боцман!». Марик вздохнул, выдал бойцу ещё один кусок мыла и удалился до следующего контрольного посещения.
Когда за борт полилась практически чистая вода, боцман решил процедуру закончить. Тарасыч качал головой и бубнил под нос: «Половину месячного запаса за борт слил, басмач!» – имея в виду пресную воду. Выдав матросику новые ситцевые трусы и тельняшку б/у из закромов Родины, боцман отвёл его в кают-компанию и усадил за стол. Срулик сидел на рундуке, болтая тонкими ножками в тапках из голенища валенка, чинно сложив руки на коленях, и ждал команды. А команда: «Команде обедать!» отгремела на всех кораблях тому назад часа два и, пока страдальца отмывали, все уже снова занялись своими делами.
Воин сидел за столом, непривычно для самого себя чистый, и рассматривал окружающую действительность. Напротив сидели мы с боцманом и, конечно, Ара. Не мог он пропустить грядущее веселье и поэтому, сидя с нами, вертел в руках кусок пропиленового кончика, делая вид, что занимается изготовлением выброски. Эдис в белом колпаке и двубортной, как в ресторане, поварской тужурке, принёс на подносе миску с солянкой и огромную, с поллаптя, котлету с жареной картошкой. Достал из холодильника запотелую литровую банку с компотом из чернослива и присел рядом. Страдалец молотил ложкой всё подряд, а Марик вдруг ляпнул ни к селу, ни к городу: «Был у нас один такой западэнец (имея в виду аборигена Западной Украины), метал всё, что не приколочено. Потом называл всех москалями проклятыми, вместо спасибо».
– Ну и чем всё дело кончилось? – живо поинтересовался Ара.
– Да начал он рассказывать, как его дед по лесам бегал, да москалей-коммунистов стрелял, ну и врезал я ему баночкой [66] по зубам. Вынес четыре зуба, он потом шипел, как змей. Ну, какой я ему москаль? Да и батька мой парторгом работал, а мама моя украинка с под Полтавы. Я даже не обрезанный. Мама не позволила, жаль только баба Фира, она у меня в Одессе живёт, очень обижалась.
Эту тему Ара не мог оставить без внимания.
66
Банка – табурет.
– Так, стало быть, ты не Розенблюм, а Розенблюмченко? – давя смех во внутренних органах, спросил Ара.
– Уймитесь, семиты!– донёсся расслабленный голос арийца из открытой двери каюты. – Кончай бакланить, дракон (так кое-где боцманов называют, традиция!), подбери лучше басмачу робишку в своих недрах.
– Давай, на палубу шуруй, клизма ереванская! – якобы обидевшись, сказал мичман, зная, что Ара попал на флот с 3 курса Ереванского мединститута.
Присосавшийся как клещ к банке с компотом матросик одеваться не спешил, но в процессе доставания сухофруктов со дна банки на вполне сносном русском языке поведал, что он из Душанбе, закончил там ПТУ и на дембель ему осенью. Вот тут-то многим из нас стало обидно! Этот зачуханный воин оказался двухгодичником, в компании нас, призванных на три года. На погонах его были красные канты, и это коренным образом отличало его от нас. Ехать ему домой, стало быть, с Карасиком, Арой и Биджо в одном поезде.
Надо сказать, что в различных частях флота служат по-разному. На кораблях и некоторых береговых базах и складах – по 3 года. Морская авиация, морпех, другие базы и склады – по 2 года. Рембат, да и весь судоремонтный завод был, как раз, двухгодичной частью. Бывало и так, что на одной бербазе [67] или флотском экипаже собирались воины одной специальности, например, водители, но с разным сроком службы. Матросы в этом не виноваты, но к трёхгодичникам, да ещё и с кораблей, относятся с большим почтением.
67
Бербаза – береговая база.
После того, как Срулька был отмыт, накормлен и одет, Ара торжественно вручил ему швабру, ёршик и ветошь. Объявив голосом Левитана, что гальюн в опасности, Ара показал ему, где гальюн, собственно, находится, и сказал, что с сегодняшнего дня это объект приборки молодого, с чем тот и согласился. Видно, ему начинало у нас нравится.
Насрулло оказался на редкость сообразительным, в отличие от большинства своих земляков. Ему говорили, что надо изготовить в мастерской, давали рисунок или список, написанный печатными буквами, и он довольно быстро приносил необходимую деталь из цеха. Видно было, что после проведённой над ним работы статус его среди бывших сослуживцев значительно поднялся.