Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По
Шрифт:
– Очень-очень умно, – сказал я. – Особенно учитывая, что двери и окна прочно запираются на ночь.
– Ну, чтоб обчистить кого-нибудь, много ума не надо, – ответил Ватти с характерной самодовольной ухмылкой, почесывая нос мозолистым указательным пальцем.
Я уже говорил о том, насколько необычными, если не гротескными, выглядели руки Ватти – настолько длинные, что определенно напоминали обезьяньи. Когда теперь я снова посмотрел на них, меня осенило.
– Ну конечно же, – сказал я. – Есть много способов пробраться в дом – скажем, кошачий лаз в кухонной двери. Для человека
– Догадался, – даже с каким-то удовлетворением признал Ватти. – Светлая у тебя голова на плечах, По. Жаль только, что недолго ее тебе носить.
С этими словами он приставил нож к моему горлу, надавив острием на выступающий щитовидный хрящ, в просторечии именуемый адамовым яблоком.
Прикосновение лезвия заставило меня похолодеть, неудержимая дрожь пробежала по каждому нерву.
Изо всех сил стараясь подавить ее (из страха, что малейшее движение головы – и лезвие вопьется в мое тело), я умоляюще посмотрел на Ватти снизу вверх и сказал:
– Ваше негодование полностью оправданно, мистер Ватти. Нет никаких сомнений, что, посягнув на священную неприкосновенность вашего дома, я совершил прискорбный проступок. И все же прошу вас взвесить последствия кровавой мести, которую вы замышляете. Хотя моя насильственная смерть и может доставить вам мимолетное удовлетворение, за нею почти наверняка воспоследует арест, а может быть, и казнь. Ваша жена, Присцилла, останется беззащитной и, учитывая ее нынешнее, злосчастное положение, неизбежно вернется в могилу.
Похоже, мои слова возымели желаемое действие. Выражение яростной решимости улетучилось с лица Ватти, сменившись растерянностью. Опустив нож, он оглянулся на кровать и, потянув себя за обвисшую нижнюю губу, пробормотал:
– Может, вы и правы. Не след, чтобы с Присциллой что худое случилось. Пока лекарство не подействует.
– Правильно ли я полагаю, – спросил я, – что, говоря о лекарстве, вы имеете в виду вещество, которое втирали ей в кожу?
– Верно, – ответил Ватти. – Он обещал, что от него она оживет.
– А под ним, – рискнул я, – вы подразумеваете мистера Герберта Баллингера?
Ватти, прищурившись, посмотрел на меня.
– Но каким макаром вам и это известно?
– Я в некотором роде знаком с этим джентльменом, – ответил я, – заходил в его мастерскую в Бостоне. И вы с ним тоже там познакомились?
Ватти отрицательно покачал головой.
– Не-а. В Осборне, в кабаке, месяца три, может четыре, назад. Разговор у нас вышел. Тут-то я и узнал, что он с мертвяков картинки делает. А как заикнулся про выдумку свою, ему вроде интересно стало. Сказал, можно на этом кучу денег огрести. А я ему – деньги, мол, меня не интересуют, верните-ка мне мою Присциллу. Ну, договорились мы. Я ему чертежи, он мне – лекарство.
Было до боли ясно, что Ватти пал жертвой жестокого обмана, сам того не сознавая. Несмотря на многие вопиющие черты его облика – от его отталкивающей внешности до отвратительной навязчивой идеи, – сердце мое сжалось от жалости к этому человеку, ибо его поступки, пусть и безумные, были продиктованы чувством, к которому я испытывал глубокую
– Никак не сообразить, – продолжал Ватти. – Он клялся, что на все уйдет не больше недели. Но, – и тут в голосе его проскользнула нотка отчаяния, – я вот уже почти две недели бьюсь, ничего не выходит!
– Мистер Ватти, – мягко сказал я, – позвольте мне задать вам один вопрос. Мистер Баллингер давал вам какие-нибудь лекарства, кроме мази?
– Только это чертово притирание, – ответил Ватти, поворачиваясь и указывая на синий пузырек.
Несколько последних минут он, чьим пленником я невольно оказался, закрывал от меня кровать. Теперь, когда он изменил позу, я снова увидел отвратительный, выкопанный из земли труп.
Тошнота подступила к горлу, и я быстро закрыл глаза. Приступ страха был вызван не просто омерзительным видом мумифицированного тела: я остро осознал, что без лекарств доктора Фаррагута, которые могут приостановить, если не обратить вспять прогрессирующую болезнь, моя собственная дорогая жена довольно скоро превратится точно в такое же чудовище.
Прошло несколько минут, прежде чем я снова мог говорить относительно нормальным голосом.
– Подобно вам, мистер Ватти, у меня есть жена, которая мне дороже жизни, – заявил я. – Подобно вашей Присцилле, мою Вирджинию поразил страшный недуг. Только отчаянная и явно ошибочная надежда найти недостающие медицинские компоненты заставила меня самовольно вторгнуться в ваш дом – поступок, о котором никто не стал бы сожалеть горше меня. Как муж мужа умоляю вас освободить меня от пут, чтобы я мог продолжить поиски лекарств, которые вернут здоровье моей жене.
Несколько мгновений Ватти ничего не отвечал, хотя по судорожно меняющемуся выражению лица было ясно, что в глубине души его борются два в корне различных побуждения: карающее насилие, с одной стороны, и прощение – с другой. Внезапно он протянул руку с ножом и, испустив безумный вопль, ринулся на меня.
В любую секунду ожидая рокового удара, я закрыл глаза. Однако вместо этого Ватти просунул нож под ремень, привязывавший меня к креслу. Еще мгновение – и я был свободен.
Рванувшись с места, забыв про шляпу, которая, сбитая, валялась на полу, я бросился к двери. Ватти подошел к постели, присел на перину и снова заключил в объятия скелет своей давно умершей жены.
Спотыкаясь о груды мусора, я добрался до входной двери, распахнул ее и – бежал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ужасы, которые я пережил в доме Ватти – в сочетании со слабостью, причиненной ранением в голову, – почти вконец обессилили меня. Выбравшись из сумрачной чащи, где находились его владения, я нашел рухнувший клен и присел на пенек.
Мысли мои пребывали в крайне неотчетливом и сумбурном состоянии. Уперев локти в колени, я закрыл лицо руками и несколько минут просидел неподвижно, ожидая, пока ко мне вернется способность связно мыслить. Прошло немало времени, прежде чем я, несколько взбодренный свежим, если не сказать стылым, воздухом, поднял голову и начал подводить итоги сложившегося положения.