Разговоры с зеркалом и Зазеркальем
Шрифт:
Женщина, решившаяся писать на «чужой» культурной территории, находится в двойственной ситуации: с одной стороны, чтобы быть воспринятой и принятой, она должна «играть по правилам»: каким-то образом приспосабливаясь к существующим социокультурным конвенциям; с другой — стремиться к самовыражению, саморепрезентации.
Чтобы увидеть и прочитать то сообщение, которое, пользуясь выражением Нэнси Миллер, женщина «пишет курсивом» в тексте, ориентированном на правила господствующего дискурса [373] , необходимо прибегнуть к специальному гендерноориентированному чтению. Немецкая исследовательница Зигрид Вайгель определяет такую перспективу исследования как «der schielende Blick» [374] — «косой, косящий взгляд», то есть взгляд, который позволяет сдвигать нормальный фокус зрения и рассматривать женский текст в двойственной перспективе.
373
Ibid. P. 29.
374
Weigel S.Op. cit. S. 104–107.
ВоспоминанияСофьи
Приближаясь к старости и желая, пока еще силы и слабое зрение мое позволяет, изложить единственно в память детям и близким сердцу моему некоторые очерки жизни моей и родных моих — я решилась приступить к этому делу… [375]
375
Капнист-Скалон С. В.Воспоминания // Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX века / Сост. Моисеева. М.: Современник, 1990. С. 282. В дальнейшем все цитаты по этому изданию с указанием страницы в тексте.
В конце текста она еще раз подтверждает эту адресацию узкому кругу близких ей людей:
Тут оканчиваются <…> Записки мои. Я старалась изложить их единственно в память детям моим, по их желанию. Но испытав тяжкое несчастие в потере незабвенной дочери, я посвящаю их единственному сыну моему Василию, желая от души, чтобы он мог извлечь из них для себя что-либо полезное (388).
Жанр семейной хроники, истории рода был весьма распространен в русской культуре с конца XVIII века, Да и позже: достаточно вспомнить, что первая часть написанной на автобиографическом материале знаменитой трилогии С. Т. Аксакова называется «Семейная хроника» (первая журнальная публикация в 1854–1856 годах).
Для Софьи Скалон, как видно из приведенных авторских комментариев, такая семейная перспектива жизнеописания — сознательный выбор.
Основное (хотя не единственное) художественное пространство Воспоминаний— родовое семейное поместье — деревня Обуховка и соседние, принадлежащие братьям отца и другим родственникам, украинские селенья: Турбайцы, Кибенцы, Манжелея. Этот мир изображен как свой, теплый, родной, семейный в противоположность мрачному, сырому и холодному, чужомуПетербургу. Практически все герои Воспоминаний —это близкие или дальние родственники: отец, мать, дяди, тетки, родные, двоюродные, троюродные братья и сестры: круг, в котором автогероиня существует прежде всего в качестве дочери и сестры.
Семейные ценности декларируются как самые важные и универсальные даже в совсем неожиданных контекстах. О молодом Гоголе, с которым Скалон была знакома, говорится, что его странная, на первый взгляд, самоуверенность, может быть, была предчувствием, «что имя его не останется в безвестности и что он будет талантом своим полезен и отечеству и семейству своему»(315, курсив мой. — И.С.). Идеализированная история «почтенного старика» Д. П. Трощинского не может быть до конца рассказана в жанре идиллии именно потому, что не имевший «правильной семьи» (у него была лишь незаконнорожденная дочь и внучка от нее) Трощинский умирал среди чужих людей.
Тяжко было видеть этого несчастного страдальца, окруженного людьми, которые с таким нетерпением ожидали его смерти и его наследства! Что не было у него своего семейства и детей, которые бы искренне сожалели о нем и непритворно оплакивали бы его кончину! (364).
Собственная жизнь рассказана в основном как часть истории семьи, как это довольно часто бывает в женских воспоминаниях. Чем это мотивировано в данном случае?
Софья Скалон родилась в 1796 или 1797 году и умерла, по одним источникам, в 1880-х годах [376] , по другим — в 1861-м [377] . Ее Воспоминаниязакончены в 1859-м. Большая часть ее жизни пришлась на первую половину XIX века.
376
Русские мемуары: Избранные страницы XVIII век. М.: Правда, 1988. С. 458.
377
Моисеева
Как известно, дворянские женщины этого времени были выключены из мира государственной службы, их социальный статус определялся только по отношению к мужчине: «чин женщины определялся чином ее мужа или отца» [378] .
Написание воспоминаний — это ответственный публичный акт (даже в том случае, если они пишутся для внутрисемейного употребления), он требует от автора как-то определить свой общественный статус. Принадлежность к роду, семье, включение себя наряду с отцом, братьями, дядями и т. п. в семейное Мыдля женщины-мемуаристки в значительной мере определяли этот статус, служили способом социальной идентификации, если понимать под последней «процесс овладения <…> определенными структурами значений, которые присущи социальным системам и символическим взаимосвязям, являющимся общепринятыми в данной историко-культурной ситуации» [379] .
378
Лотман Ю. М.Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство-СПб., 1994. С. 47.
379
Валевский А. Л.Биографика как дисциплина гуманитарного цикла // Лица: Биографический альманах. / Сост. и ред. А. И. Рейтблат. М.; СПб.: Феникс; Atheneum, 1995. Вып. 6. С. 39.
С другой стороны, сосредоточенность на мире семьи объясняется и тем, что дом — гостиная, детская, кухня, кладовая, будуар [380] , домашняя библиотека и т. п. — были основными пространствами женского существования в дворянской России первой половины XIX века.
Поэтому нисколько не удивительно, что Эстелл Елинек, проанализировав большой корпус женских автобиографических текстов, пришла к выводу о том, что «темы, о которых женщины пишут, заметно сходны: семья, ближайшие друзья, домашние дела. <…> Ударение сохраняется на личных делах — не на профессиональных, философских или исторических событиях, о которых чаще пишут мужчины» [381] .
380
Составители сборника Russia — Women — Cultureутверждают, что если представить себе русскую культуру не в виде музея, а «как жилой дом с бесчисленными частными и публичными комнатами, то в нашем понимании все места в этом доме жизненно важные составляющие русской культуры: будуар, ванная, туалет, кухня, кладовая, сад и даже сверхдекоративная гостиная были облечены тем же творческим потенциалом, как и поэтическая мансарда и забитая книгами библиотека» ( Holmgren В., Goscilo Н.Introduction // Russia — Women — Culture / Ed. by Helena Goscilo and Beth Holmgren. Indiana University, 1996. P. IX–X).
381
Jelinek E. C.The Tradition of Women’s Autobiography: From Antiquity to the Present. Twayne Publishers: Boston A Division of G. K. Hall & Co, 1986. P. XIII.
Реальные социальные обстоятельства ограничивали жизнь подавляющего большинства женщин пределами семьи и родственного круга, что сказывалось и на соответствующем наборе тем.
С другой стороны, можно поставить вопрос о том, не является ли предпочтение приватности (часто, как и в нашем случае, мотивированное адресованностью автобиографии детям) способом доказать «естественностьи» своего письма. «Трудно отделить, — замечает Домна Стантон, — манифестации женского отличия от стратегии приспособления женщин к культурным нормам» [382] .
382
Stanton D. C.Op. cit. P. 12.
Быть матерью, дочерью, сестрой — это с точки зрения традиционной культуры естественные женские роли; следовательно, и писать «из этих ролей» — естественное и безобидное, безопасное занятие. Это хорошее прикрытие для женщины, которая приступает к самоописанию. Но, представляя свою автобиографию как рассказ для детей и близких, женщина тем самым изначально очерчивает границы допустимого: так, заведомо табуированным становится все, что связано с собственной интимной жизнью (мать — вне секса, ее тело — только материнское тело).