Разговоры запросто
Шрифт:
Эразмий. Последую твоему совету и испытаю свой ум — способен ли он привыкнуть к ярму Муз.
Дезидерий. Иного искусства запоминания, кроме старательности, любви и усердия, я не знаю.
Проповедь, или Дермард
Гиларий. Боже бессмертный! Каких только чудищ не рождает и не питает земля! До такой степени забыть всякий стыд! А еще «серафические мужи» [615] ! Наверно, воображают, будто перед пнями дубовыми держат речь, а не перед людьми!
615
«Серафическим
Левин. Что это Гиларий бормочет себе под нос? Наверно, стишки сочиняет.
Гиларий. С каким удовольствием заткнул бы я грязную пасть этому болтуну дермом!
Левин. Окликну его. Что с тобою, Гиларий? Отчего такой невеселый, вопреки своему имени [616] ?
Гиларий. Ах, как хорошо, что ты повстречался мне, Левин! Сейчас выплесну в тебя всю горечь, которая накопилась в этой груди!
Левин. Чем в нас, так уж лучше в таз. Но что такое приключилось? Откуда ты идешь?
616
Hilaros по-гречески — «радостный».
Гиларий. От святой проповеди.
Левин. Что поэту до святых проповедей?
Гиларий. Я святого не чуждаюсь, но тут напал на святость в том смысле, в каком Вергилий называет «святою» жажду золота, — на гнусную святость. Вот из-за таких пустобрехов я и не хожу к проповеди.
Левин. А где было дело?
Гиларий. В соборе.
Левин. После обеда? Об эту пору люди обыкновенно спят.
Гиларий. Хоть бы все люди спали для этого болтуна, едва ли достойного проповедовать даже перед гусями!
Левин. Гусь существо шумливое. Говорят, правда, что патриарх Франциск проповедовал как-то перед сестрами-птичками, и те слушали в глубоком молчании. Но разве по субботам тоже бывает проповедь?
Гиларий. Бывает, в честь святой Девы. По воскресеньям проповедуют Христа, а Матери подобает первенство.
Левин. О чем проповедник говорил?
Гиларий. Изъяснял Песнь Богородицы [617] .
Левин. Избитая тема.
Гиларий. Но как раз под стать проповеднику. Я подозреваю, что ничего иного он и не знает. Так же, как, говорят, молено встретить священников, которые не знают ни одной службы, кроме заупокойной.
617
Песнь Богородицы — слова, которыми Мария, беременная Иисусом, отвечала на приветствие Елисаветы, матери Иоанна Крестителя. Этот евангельский текст («Евангелие от Луки», I, 46—56) чрезвычайно часто употребляется в богослужении.
Левин. Итак, назовем его «Проповедником от „Величит“, или „Величительным проповедником“. Но что была за птица, в какие перья одета?
Гиларий. Очень схожа с коршуном.
Левин. А из какого птичника?
Гиларий. Из францисканского.
Левин. Что ты говоришь! Из святейшего братства? Может, из выродившейся породы, из тех, что зовутся «радующимися» [618] и ходят в темной рясе и в башмаках, подпоясываются белым поясом и не боятся — страшно вымолвить! — не боятся трогать деньги голыми руками?
618
См. прим. к «Нищим богачам», к словам: Ты, видимо, подозреваешь, что мы из тех, которые изменили… — «Радующимися» (гаудентами) назывались умеренные францисканцы (по-иному — конвентуалы), которые с 1517 г. составляли особый францисканский орден, отличный от францисканцев-обсервантов.
Гиларий. Нет, из отборнейшего стада, из тех, что с наслаждением именуют себя «наблюдающими устав», носят рясу цвета золы, веревочный пояс и сандалии и скорее человека убьют, чем прикоснутся к деньгам.
Левин. Нет ничего удивительного, если между розами вырастет репейник. Но кто выпустил этого шута на такой проскений [619] ?
Гиларий. Ты назвал бы его шутом еще с большею уверенностью, если бы увидал своими глазами. Высокий, дородный, щеки красные, брюхо торчком, плечи как у гладиатора — прямо атлет какой-то! И, насколько можно догадываться, за обедом выпил не одну кружку вина.
619
Проскений — так в античном театре называлась игровая площадка, на которой выступали актеры
Левин. Откуда столько вина у того, кто не притрагивается к деньгам?
Гиларий. От короля Фердинанда [620] : наш гладиатор получал по четыре кружки на день из королевского погреба.
Левин. Худая щедрость! Но, может, он ученый?
Гиларий. Нет у него за душою ничего, кроме бесстыдства, негодяйства да разнузданного языка.
Левин. Что же ввело Фердинанда в заблуждение — почему бык очутился в палестре?
Гиларий. Собственно говоря, благочестие и королевская доброта: кто-то хорошо о нем отозвался, и король склонил голову к правому плечу.
620
Речь идет о младшем брате императора Карла V, в ту пору — короле Богемском и Венгерском.
Левин. Как Христос на кресте… А слушателей собралось много?
Гиларий. Как могло быть иначе — в прославленном храме, в Аугсбурге, во время сейма [621] , на который император Карл созвал столько монархов со всей Германии, из Италии, из Испании, из Англии? Даже ученые пришли в немалом числе, особенно те, что состоят при разных дворах.
Левин. Едва ли этот хряк мог произнести хоть что-нибудь достойное такого собрания.
Гиларий. Зато произнес многое, что было достойно его самого.
621
Аугсбургский имперский сейм был созван летом 1530 г. с целью положить конец раздорам, вызванным Реформацией.
Левин. Что же? Расскажи, наконец! Но сперва, пожалуйста, открой мне его имя.
Гиларий. Это ни к чему.
Левин. Отчего, Гиларий?
Гиларий. Мне неприятно делать одолжение таким скотам.
Левин. Как? Выставлять на позор — это значит одалживать?
Гиларий. Они почитают за величайшее благодеяние, если их выводят из безвестности каким бы то ни было способом.
Левин. Но все-таки назови мне имя. Я буду молчать.
Гиларий. Его зовут Дермардом [622] .
622
Настоящее имя этого францисканца было Медард; насмешник Эразм переделал его в Merdardus, чему полностью соответствует русское Дермард.
Левин. Прекрасно его знаю! Это ведь он, Дермард, недавно в каком-то застолье обозвал нашего Эразма «диаволом»?
Гиларий. Он самый. Тогдашние его слова, правда, не сошли ему безнаказанно, но все же люди учтивые и доброжелательные приписывали их хмелю, опьянению.
Левин. А как он оправдывался в ответ на все укоры?
Гиларий. В сердцах, дескать, сказал.
Левин. «В сердцах»? Ведь у него ни сердца нет, ни души!
Гиларий. Но когда Дермард излил свое гнойное дермо всенародно, да еще в таком месте, да еще перед такими слушателями, при таком блестящем стечении монархов, наконец — это уже показалось непереносимым и мне, и всем образованным людям!