Разговоры запросто

Роттердамский Эразм

Катарина. Если что и есть, так все от бога.

Евбул. Мягкий, приятный нрав, которого столь часто не хватает красавицам.

Катарина. Для меня важно одно — чтобы нрав был достойный.

Евбул. Многих угнетает несчастливое происхождение. У тебя же родители и знатны, и честны, и состоятельны, и любят тебя без памяти.

Катарина. Тут мне не на что жаловаться.

Евбул. Одним словом, изо всех здешних девиц я бы не стал свататься ни за кого, кроме тебя; только бы звезда счастливая подмигнула.

Катарина. Да и я не выбрала б другого жениха, если б только вообще решилась идти замуж.

Евбул. Важная, однако ж, должна быть причина, чтобы

так огорчаться.

Катарина. Да, немаловажная.

Евбул. Не рассердишься, если я угадаю?

Катарина. Я ведь тебе уже обещала.

Евбул. Я по себе знаю, какая это мука — любовь. Ну, признавайся! Ты дала слово.

Катарина. Правда, причиною — любовь, но не такая, как ты подозреваешь.

Евбул. А какая же?

Катарина. Догадайся сам.

Евбул. Конец — все догадки исчерпаны! Но я не мы пущу твою руку, пока не вырву признания.

Катарина. Да ты прямой насильник!

Евбул. Схорони свою заботу в моей груди.

Катарина. Раз ты так настаиваешь, изволь. С самых нежных лет мною владела одна необычная страсть.

Евбул. Какая? Говори, заклинаю!

Катарина, Вступить в сообщество священных дев.

Евбул. То есть — сделаться монахиней?

Катарина. Да.

Евбул. Хм! Ехал прямо, да попал в яму!

Катарина. Что ты сказал, Евбул?

Евбул. Ничего, светик мой, просто закашлялся. Но продолжай, продолжай.

Катарина. Этому моему желанию всегда упорно противились родители.

Евбул. Так, так.

Катарина. А я в ответ старалась подействовать на них благочестием, просьбами, ласками, слезами.

Евбул. Удивительное дело!

Катарина. Я все упрашивала, умоляла, заклинала, Плакала, и в конце концов они пообещали дать свое согласие, когда мне сравняется шестнадцать лет, если к этому времени желание мое не переменится. И вот срок настал, желание все то же, а родители отказывают наотрез. Это меня и терзает. Я открыла тебе свой недуг, а ты теперь исцели меня, если сможешь.

Евбул. Первый мой тебе совет, прелестнейшая девица, — умерять и сдерживать свои страсти и, ежели нельзя достигнуть того, чего желаешь, желать того, чего можно достигнуть. [167]

Катарина. Нет, я умру, если не добьюсь своего!

Евбул. А с чего она началась, твоя роковая страсть?

Катарина. Как-то раз, очень давно, побывала я в женском монастыре. Меня водили повсюду, всё показывали, и так полюбились мне прекрасные девичьи лица, словно не люди были предо мною, но ангелы. И храм поражал красою и благоуханием, и на диво ухоженные сады. Коротко сказать, куда ни обернешь взгляд — везде прелесть и очарование. А слух радовали ласковые речи девиц. Повстречала я там и подружек, с которыми прежде, совсем еще крошкою, вместе играла. С этого времени и запала мне в душу любовь к монашеской жизни.

167

Чуть перефразированная сентенция из «Девушки с Андроса» Теренция (ст. 304—305), любимая мысль Эразма, которую он повторяет на все лады в самых различных своих сочинениях и подробно толкует в «Пословицах» («Адагиях»).

Евбул. Я нисколько не собираюсь бранить сообщество священных дев, но не всё одинаково полезно для каждого, и, приняв в рассуждение природные твои качества, о которых сужу по твоей наружности и характеру, я бы советовал тебе выйти за человека с теми же достоинствами и основать новое сообщество в собственном доме. Твой муж в этом сообществе будет исполнять роль отца, ты — матери.

Катарина. Скорее умру, чем отступлюсь от целомудрия!

Евбул. Целомудрие, конечно, вещь замечательная, гели оно поистине чисто. Но нет никакой необходимости поступать ради этого в монастырь, откуда потом уже не выбраться. Можно хранить целомудрие и у родителей.

Катарина. Можно, да не совсем надежно.

Евбул. Напротив, по-моему, — гораздо надежнее, чем у этих толстобрюхих обжор, у монахов. Они ведь не скопцы, ты это имей в виду. Их зовут «отцами», и нередко они оправдывают свое имя полностью. В старину нигде не жили девицы честнее и достойнее, чем у своих родителей, и духовного отца иного, кроме епископа, не имели. Но скажи, пожалуйста, какую же обитель ты избрала, чтобы отдать себя в рабство?

Катарина. Златооградную.

Евбул. А, знаю, по соседству с вашим домом.

Катарина. Верно.

Евбул. И обитателей всех знаю прекрасно. Да, кто-кто, а они действительно стоят того, чтобы променять на них и мать, и отца, и всю родню! Достойнейший приор [168] уж давно лишился рассудка под бременем лет, пьянства и природной тупости и теперь не смыслит ни в чем, кроме вина. У него двое закадычных друзей, оба ему под стать, Иоанн и Иодок. Иоанну быть бы, пожалуй, и мужем совета, но только от мужа в нем нет ничего, кроме бороды: образованности — ни на волос, здравомыслия — немногим больше. А Иодок до того глуп, что если бы не ряса, разгуливал бы он у всех на виду в шутовском колпаке с бубенчиками и ослиными ушами.

168

Если женский монастырь возглавляет настоятель-мужчина, то обитель, в которую желает уйти Катарина, принадлежит к так называемому «двойному ордену» гильбертинцев и гильбертинок, основанному около 1135 г. святым Гильбертом Сэмпрингемским и существовавшему только в Англии (т. о. открывается место действия диалога). Монастыри этого ордена считались женскими, монастырская собственность была во владении у монахинь; мужчины в обителях были двух категорий — монахи, жившие по уставу черных августинских каноников, и «мирские братья», бельцы, исполнявшие тяжелые физические работы. Правил гильбертинской обителью приор.

Катарина. На мой взгляд, они люди хорошие.

Евбул. Я знаком с ними получше твоего, милая Катарина. Они, верно, еще и ходатайствуют за тебя перед родителями, чтобы приумножить свою паству.

Катарина. Иодок всячески этому содействует.

Евбул. Ах, благодетель! Ну, хорошо, пусть нынче там люди и хорошие и ученые, но ведь завтра могут помниться невежественные и скверные, а тебе придется терпеть любых, какие бы ни случились.

Катарина. В отцовском доме мне неприятны частые пирушки. Не для девичьих ушей речи, которые ведут меж собою женатые мужчины. А иной раз и в поцелуе нельзя отказать.

Евбул. Кто старается ускользнуть от любой неприятности, тому надо уходить из жизни… Ты так приучай свои уши, чтобы слышать все подряд, а в душу не пускать ничего, кроме доброго. Я думаю, родители не отказывают тебе в особой комнате?

Катарина. Конечно, нет.

Евбул. Туда и удаляйся, если застолье слишком веселое, и пока они пьют да пустословят, ты веди беседу со своим женихом — со Христом: молись, пой богу славу, возноси ему благодарность. Родительский дом тебя не замарает, а ты сделаешь его чище.