Разлив. Рассказы и очерки. Киносценарии
Шрифт:
Итак, в Братиславе соревновалось четырнадцать списков — от фашистов до коммунистов. Я видел следы этого соревнования. Я видел остатки плакатов одних партий, сорванных и заклеенных их противниками, вновь сорванных и вновь заклеенных. Я видел номер генлейновского списка «4», выписанный на асфальте в форме свастики. Я видел чудовищные белые надписи на стенах домов: «Смерть чехам!» Я видел спокойных и веселых ребят из рабочих предместий, дежуривших у коммунистических плакатов, чтобы их не сорвали. Я видел шальную и жестокую политическую перебранку мелом на заборах, перебранку, не воспроизводимую из-за ее не совсем приличною содержания.
— Раньше жили беспечно, весело в Братиславе, —
Новомеский сказал это без чувства грусти. Это человек, чуждый сентиментальности, он просто констатировал факт. Да, времена переменились. В самый день выборов полиция обеспечила еще относительное спокойствие. Но в предыдущие дни на улицах происходили побоища с увечиями, жертвами и шутовскими церемониями. В кафе словацкие фашисты — глинковцы запели националистическую песню, которую они без всякого успеха стараются превратить в гимн. Один человек при исполнении песни не встал и был избит до полусмерти. Потом выяснилось, что это «союзник», венгерский фашист, который по незнанию языка не понял, что вокруг него происходит.
Да, времена переменились. И переменились они потому, что Братислава находится в четырех километрах от австрийской границы, на которой стоят теперь солдаты и пушки Гитлера. Все, что германский фашизм творит в Австрии, известно в Братиславе от живых свидетелей, — до Вены подать рукой. Однажды ночью жители небольшого городка, в сорока километрах от Братиславы, проснулись от неистовых воплей, доносившихся с близлежащего острова на Дунае. К утру выяснилось, что гитлеровские молодчики высадили на этот остров большую партию евреев из Австрии. Евреи сидели на островке между двух границ, взывали о помощи и молились богу.
В Словакии живут не только словаки, а и немцы, венгры, поляки, евреи. Многонациональный состав населения в условиях буржуазной, хотя и демократической страны, не могущей решить национальных противоречий, — удобная почва для фашистской националистической демагогии. А близость границы, из-за которой смотрит вооруженная до зубов Германия, придает зловещую реальность фашистским угрозам.
И вот «парадокс» № 1. В одном из избирательных участков Братиславы, населенном евреями, второе место после националистической еврейской партии получили генлейновцы. «Парадокс» объясняется очень просто — боязнью. Евреев сначала долго били, а так как деваться им некуда, им сказали: «Если будете голосовать за Гитлера, вас не выселят, когда Гитлер придет в Братиславу».
И вот «парадокс» № 2. Мы идем кварталами, населенными немецкими рабочими, безработными, нищими. Стоит карета скорой помощи. Не в силах вынести медленное умирание семьи, повесился безработный, оставив жену с пятью ребятами, беременную шестым. Весь квартал увешан плакатами генлейновцев, обещающими работу всем немцам на другой день после прихода к власти. На стене дома крупными, в метр, буквами написано известью: «Смерть чехам!» Несмотря на эту демагогию, при страшном нажиме генлейновцев — хозяев предприятий, хозяев квартир, лавок, столовых — на рабочих и безработных, жильцов и клиентов, генлейновцы в этом районе не имели успеха.
Под непосредственной угрозой военного вторжения Германии, при бешеном нажиме фашистов всех мастей выборы в Словакии принесли победу над фашистами чешской и словацкой патриотической коалиции (плюс голоса словацких, чешских, немецких, венгерских и еврейских рабочих, поданные за коммунистов). В Праге, как известно, победа над фашистами была полной и наглядной, Там на первое место вышли чешские социалисты, на второе — коммунисты. Чешский и словацкий народы и трудящиеся всех национальностей, населяющих Чехословакию, сказали этими выборами всему
Солдатские разговоры
Мы едем на австрийскую… то бишь германскую границу. Спутники: 1) Эло Шандор — председатель словацкого общества культурной и экономической связи с СССР, писатель самобытного юмористического дарования, заместитель директора банка, аграрий, из тех редкостных в верхушке этой партии людей, которые пишут правду о СССР и не хотят договариваться с Гитлером. Словацкие фашисты зовут его за это «аграрным большевиком», что не соответствует действительности. 2) Г-н Творожек, заместитель председателя этого же общества, ликерно-водочный фабрикант, был в 1918–1920 годах в чешских легионах в Уссурийском крае (мой, так сказать, земляк), и, как подавляющее большинство бывших легионеров, убежденный друг СССР и враг фашизма. Это человек с демократическими манерами и лицом солдата. Его друг, Эло Шандор, сам бывший солдат империалистической войны, зовет его запросто — Ванька Творожек, — обоим им уже под пятьдесят. 3) Поничан, известный словацкий революционный поэт, выходец из крестьян, адвокат трудовых низов, депутат братиславской городской думы, коммунист.
В этом оригинальном, но вполне естественном для современного чехословацкого положения, сочетании, в маленькой машине Ваньки Творожека, под его собственным управлением, палимые зноем, осыпаемые пылью, настроенные вполне дружественно друг к другу и вполне враждебно к фашизму, мы едем на германскую границу.
Мы едем берегом Дуная. Придорожная зелень поникла в пыли. Загорелые солдаты Чехословацкой республики купаются в реке. Шандор, обладатель полного комплекта песен красноармейского ансамбля под управлением Александрова, распевает их всю дорогу в честь СССР. Поничан, черный, как уголь, и сухой, как пламя, переводчик многих наших песен на словацкий язык, подпевает Шандору, а мы с Творожеком углубились в прошлое. Вот что говорит Творожек:
— Да, конечно, мы дрались друг с другом. Конечно, это была историческая ошибка. Нас обманули. Нам совсем не надо было драться с революционными русскими. Да, это была ошибка. Но дело прошлое. Кто сначала подрался, а потом подружился — это дружба крепкая…
Примерно к этому сводится наша общая с Творожеком точка зрения.
А вот и граница. Домик таможников, пограничной полиции и одновременно караульное помещение солдат. Немного левее — станция железной дороги между Братиславой и Веной. Для проезда на территорию бывшей Австрии и оттуда на территорию Словакии не требуется никаких документов и виз. Нельзя сказать, чтобы граница была «на замке». Но у ослепительно-белого шлагбаума, перегораживающего автостраду, стоит часовой. За шлагбаумом небольшое мертвое пространство, в котором, звонко смеясь, играют дети — мальчик и девочка. Пограничный столб, за столбом виден германский часовой.
Из пограничного домика выходит уже пожилой, сухой и подтянутый рыжий солдат, начальник караула — словак. Ему представляют меня.
— Из Советской России! — восклицает он по-русски с внезапной улыбкой. — Из каких мест?
— С Дальнего Востока.
— Как же, был там, знаю. Владивосток, Никольск, Спасск… Мы стояли в Спасске.
— Выходит, мы с вами, так сказать, встречались…
— То была историческая ошибка, — говорит он с мужественной улыбкой, махнув загорелой своей рукой. — Скажу вам так: что пережили мы, легионеры, знаем до конца только мы. Когда мы уезжали от вас, мы были уже другими людьми. А сейчас, могу сказать, самые большие други вашей страны здесь — мы, легионеры.