Размагничивание кораблей Черноморского флота в годы Великой Отечественной войны
Шрифт:
Самолеты пошли на второй заход. Однако низкая облачность и наступившие сумерки скрыли шхуну, и самолеты потеряли нас из виду. Мы их тоже не видели, лишь было слышно, как они пролетели в стороне.
Все наше вооружение, к сожалению, состояло из нескольких револьверов и 70 ручных гранат, оставшихся от прежних хозяев. Поэтому мы могли только уклоняться от боя, но сейчас были лишены и этой возможности. Часа через два повреждение было устранено, двигатель заработал, и мы снова «ожили». Ночью шли в полном затемнении. Было тревожно. С рассветом: мы заметили на горизонте темный силуэт корабля. С улучшением видимости, через бинокль, можно было различить подводную лодку. Ни флага, ни опознавательных знаков на ней не было. У нас была сыграна
Тем временем подводная лодка приблизилась настолько, что в бинокль можно было видеть, как она идет на пересечение нашего курса. Пушки наведены в нашу сторону, у пушек находился расчет. Мы шли под военно-морским флагом Советского Союза. Нашей шхуне, практически беззащитной, делать было нечего. Два с половиной часа продолжалось это испытание нервов. Но вот по мере сближения я прочел семафор. Выяснилось, что это наша подводная лодка. Казалось, мы выиграли вторую жизнь.
После обычных вопросов командир лодки спросил, не нуждаемся ли мы в помощи, и предложил подвезти кого-либо из нашего экипажа на Кавказ: надводная скорость лодки была значительно больше нашей. Конечно, это было только проявление любезности, так как в такую погоду на шлюпке доставить кого-либо со шхуны на подводную лодку было невозможно.
Во второй половине дня погода улучшилась, временами в разрывах между облаками проглядывало, несмотря на ноябрь, яркое южное солнце, но большинство членов экипажа по-прежнему ничего не ели. Тогда я решил несколько приободрить людей. Вынес на палубу патефон и, придерживая его, чтобы он не свалился, поставил «Раскинулось море широко». Эта песня о службе моряков пользовалась на флоте большой любовью, и часто можно было слышать, как матросы, собравшись на баке корабля, вдохновенно ее пели. Они вкладывали в нее свои лучшие чувства, тоску по близким и мечты о дальних походах. Сейчас она оказала благотворное действие, лица посветлели. После второй пластинки, с увертюрой из оперы «Кармен», А. А. Вассерман громко, так, чтобы все слышали, сказал, что намек понят и он хочет есть.
Поздно вечером того же дня мы пришли в Сочи. После Севастополя он показался нам сказочным городом. Здесь не было ни затемнения, ни воздушных тревог, ни бомбежек. Люди прогуливались, как в мирное время. Мы за короткое время так отвыкли от всего этого, что не верили своим глазам.
Дальнейший наш переход проходил обычно. По приходе в Поти я доложил о прибытии в штаб главной базы ЧФ и сразу же получил указание размагнитить подводную лодку, уходящую с боевым заданием. Возвращаясь в порт, я встретил на мосту через р. Риони военного коменданта города капитан-лейтенанта А. П. Старушкина. Он обратил внимание на пуговицы моей шипели, которые после морского перехода имели, как говорят в Одессе, «еще тот вид», и любезно предложил направить меня на гауптвахту, где у меня будет достаточно времени, чтобы почистить их. После того как он меня отпустил, ограничившись замечанием, я все оставшуюся часть пути возмущался требованием коменданта: мне надо срочно боевую подводную лодку размагничивать, а он с пуговицами пристает. В то время мне это казалось нелепым, и лишь позже я понял, что Старушкин был прав.
Вообще на флоте ходили разные небылицы о его требовательности, которые часто были гиперболически преувеличенными.
В тот день мне на «блюстителей порядка» просто везло. Как только мы начали размагничивать подводную лодку у девятого причала, где было свободное место и достаточная глубина, к нам на катере подошел командир ОХРа [31] капитан-лейтенант Зугзенидзе и с возмущением потребовал от командира подводной лодки освободить место. Надо сказать, что я еще не успел изучить акваторию порта и в связи со срочностью задания и наступлением темноты начал работы в месте, которое на первый взгляд показалось мне подходящим. На самом деле подводная лодка действительно до некоторой степени мешала движению кораблей по гавани.
31
ОХР — подразделение, осуществляющее охрану стоянки кораблей и порядок в порту.
Командир объяснил ему, что подводная лодка перед срочным выходом на боевое задание проходит размагничивание, а размагничиванием занимается лейтенант Панченко, и указал на меня. Тогда Зугзенидзе с восточной горячностью потребовал от меня прекратить размагничивание. Наши отношения обострялись, Зугзенидзе стал угрожать мне гауптвахтой. В ответ на это я попросил командира подводной лодки навести на Зугзенидзе пушку, чтобы он поскорее уходил и не мешал людям работать. Часа через два-три размагничивание было закончено и подводная лодка ушла на задание.
Позже мы с капитан-лейтенантом Зугзенидзе познакомились поближе. У нас установились хорошие деловые отношения. Со смехом мы иногда вспоминали об этом эпизоде.
Через несколько дней мы выбрали в гавани места для стендов размагничивания кораблей: одно — у внешнего брекватера, напротив элеватора, другое — несколько западнее. Стенды имели глубину 9—12 м и были хорошо защищены от волнения с моря (до 8 баллов) и мертвой зыби. Со временем они были оборудованы швартовыми бочками для постановки кораблей на главные курсы и углублены.
Контрольные измерения магнитных полей крупных кораблей и судов предполагалось проводить либо на внешнем рейде, либо в Батуми, где базировалась значительная часть кораблей эскадры — крейсера, эсминцы. Позже было установлено, что в районе Поти действуют довольно сильные переменные морские течения, которые часто делали невозможным измерение магнитных полей кораблей.
Примерно через неделю после нашего прихода в Поти туда на транспорте прибыли экипаж СБР-1 и ее оборудование. Раньше я уже упоминал, что СБР-1 была смонтирована в Севастополе на несамоходной барже. В связи с тем что буксировка баржи стесняла маневрирование буксирующего корабля при уклонениях от бомб вражеской авиации, командование решило не переводить баржу СБР-1 на Кавказ, а демонтировать оборудование и отправить его в Поти каким-либо транспортом. Это было еще одной иллюстрацией того, что СБР должны быть самоходными.
Начались поиски судна под СБР, но ничего не было. Наконец было найдено, наверное, совсем не подходящее судно: бывший прогулочный пароход «Миха Цхакая» постройки еще прошлого века, со стальным корпусом. Корпус нуждался в большом ремонте, своего хода не было. Необходимо было оборудовать помещение под аккумуляторную батарею и кубрики для команды. Пароход поставили на местный завод Черноморского пароходства, на котором монтировалось оборудование Севморзавода, вывезенное из Севастополя. Начальник СБР-1 М. А. Горбунов очень внимательно, можно сказать с любовью, относился к своей работе — переоборудованию парохода, подбору личного состава, размагничиванию кораблей, и со временем эта добросовестность стала присуща всему экипажу СБР-1.
В ноябре и декабре 1941 г. боевые корабли эскадры и других соединений флота регулярно совершали походы в Севастополь, доставляя подкрепления, боезапас, бензин и охраняя военные транспорты. Не раз они наносили сокрушительные удары по войскам противника, находившимся на северной стороне и на Мекензиевых горах. В середине декабря немцы сбросили очередные листовки на Севастополь, в которых писали, что эскадра Черноморского флота вместе с линкором «Парижская коммуна» ими потоплена, сопротивление защитников Севастополя бесполезно, и предлагали сдаваться.