Размышления перед казнью
Шрифт:
В декабре [19]39г., после того как были установлены отношения с норвежским военным министром Квислингом314, выкристаллизовался смелый план овладеть норвежскими портами на морском пути. Штаб оперативного руководства вермахта создал особый штаб, и началась генпггабистская подготовка совместно с военно-морским флотом. Ввиду протяженности маршрута до Нарвика (более 2000 км), а также значительного превосходства английского флота над германским, этот план можно было назвать умеренным. Данное обстоятельство сознавали и сам фюрер, и главнокомандующий военно-морскими силами Редер. Поэтому Гитлер активнейшим образом включился в подготовку операции, причем план этот держался в тайне от сухопутных войск и люфтваффе315. ОКВ же впервые выполняло при разработке общего
То, как ОКВ в этой операции, отстранив от ее разработки генеральные штабы сухопутных войск и люфтваффе, объединило центральное руководство в руках штаба оперативного командования вермахта, является в данном отношении образцовым. При этом за военные действия по транспортировке войск и их снабжение отвечало командование военно-морского флота, между тем как высадившиеся в Норвегии сухопутные войска и люфтваффе находились под прямым руководством ОКВ. Сама операция началась 9 апреля 1940 г.
Почти регулярно в Имперской канцелярии проходили ежедневные совещания по обсуждению обстановки или же полуденные доклады Гитлеру. Кабинеты Йодля и мой располагались рядом со старым залом заседаний имперского правительства. Там же находились помещения для адъютантов и машбюро. Каждый день около полудня мы выезжали из военного министерства в Имперскую канцелярию, а я иногда задерживался там до полуночи. Все это время Йодль из-за нехватки рабочих площадей на Бендлерпгграссе316 выполнял функции начальника штаба оперативного руководства вермахта, практически работал только в здании Имперской канцелярии, и, таким образом, если фюрер чего-либо желал, всегда находился у него под рукой. Тем самым укрепились и его отношения с Гитлером, росло признание способностей Йодля, что я только приветствовал. Хотя я и желал всегда быть в курсе дела, а не стоять в стороне, мое сотрудничество с Йодлем никогда ни на йоту не омрачалось, ибо ничто не было мне так чуждо, как ревность, и ничто не могло быть для меня более немыслимым, чем связывать задачи по руководству вермахтом только с собою. Ведь сам я ничего решать не мог, фюрер оставил лично за собой это право даже во второстепенных вопросах.
Одним из самых неприятных инцидентов явилась вынужденная посадка на бельгийской территории двух офицеров люфтваффе с оперативными документами317. Оба офицера приземлились во время полета из Мюнстера в Кёльн из-за неисправности мотора. При них, вопреки всем предположениям, находились основные оперативные приказы, а также планы двух авиадесантных операций, которые, таким образом, попали в руки противника. Авиацишшый начальник, разрешивший этот полет и тем самым допустивший разглашение военной тайны, был отправлен в отставку318. Тогда и возник ставший знаменитым «Основополагающий приказ фюрера № 1» о сохранении воешюй тайны. Что же касается наземных и воздушных операций, то они, само собой разумеется, могли быть изменены только распоряжением Гитлера.
19 и 20 апреля [1940 г.] у меня произошло второе тяжкое столкновение с фюрером из-за того, что он захотел отстранить вермахт от управления оккупированной норвежской территорией (по моему мнению, это являлось преимущественной задачей местного главнокомандующего) и передать гражданскую администрацию под начало гауляйтера Тербовена319. Я решительно запротестовал против этого и, когда Гитлер одернул меня на глазах всех участников обсуждения обстановки, вышел из зала докладов фюреру. Йодль записал в своем дневнике 19.4.[1940 г.]: «Новый кризис командования. Начальник ОКВ после резкого обмена репликами с фюрером в крайнем возбуждении выходит из зала»320.
После того как по данным метеорологов, казалось, можно было надеяться на период хорошей погоды, был отдан приказ на наступление, которое должно было начаться 10 мая 1940 г.
10 мая в 6 часов утра королеве Нидерландов должно было быть вручено с курьером письмо имперского правительства: обстановка сделала неизбежным проход [германских войск] и через голландскую территорию, а потому просьба к королеве разрешить этот проход, дабы избежать кровопролития, причем самой остаться в стране. Несмотря на тщательнейшую подготовку и наличие паспортной визы голландского посольства в Берлине, курьер министерства иностранных дел был при переходе границы 9 мая арестован, а секретное послание у него отобрано321. Значит, в Гааге были информированы о предстоящем начале войны, а теперь там имели в руках и подтверждение. Канарис направил тогда подозрение [в государственной измене] на господина фон Штеенграхта из министерства иностранных дел, но убедительно просил Пгглера и Риббентропа ничего не говорить об этом. Сегодня мне ясно, что Канарис был изменником.
О позиции Голландии и Бельгии, которые вот уже несколько месяцев лицемерно изображали свою нейтральность, мы информированы почти не были. Насчет Бельгии знали только от Италии, благодаря родству королевских семейств, о Голландии — благодаря задержанию в районе Венло одного агента ее секретной службы, которого ловко вовлекла в свои сети СД. На самом же деле оба эти государства отказались от своего нейтралитета тем, что молчаливо терпели нарушение их суверенного воздушного пространства английской авиацией, летавшей через него.
9 мая [1940 г.] в полдень мы, с соблюдением величайшей военной тайны, покинули Берлин с небольшой железнодорожной станции в Груневальде, выехав при свете дня в направлении
Гамбурга (о приезде туда фюрера было официально объявлено на следующий день). Затем, с наступлением темноты, наш поезд повернул [на запад], и в 3 часа утра мы прибыли в Ахен. Еще темной ночью, когда небо было чудесно покрыто звездами, мы на автомашинах выехали в ставку фюрера «Фсльзеннест» («Скалистое гнездо»), построенную Организацией Тодта вдали от населенных пунктов (в Мюнстерэйфеле) в виде бункерного лагеря. Я занял в бункере фюрера соседнее помещение с бетонными стенами, без окон, с искусственным освещением; рядом со мной расположился Йодль, на другой стороне — военные адъютанты. В этих бетонированных помещениях была невероятная слышимость, я даже мог слышать, как фюрер читал вслух газету.
В пяти минутах ходьбы по лесной дороге находились деревянный барак с дневным светом, небольшое лагерное и несколько подсобных помещений, а также уютная спальня для офицера генштаба при Йодле, который постоянно жил там. Я очень завидовал тому, что в его комнатушке есть свежий воздух; ему жилось куда лучше, чем мне в бункере. В часе езды по лесной дороге располагалась ставка главнокомандующего сухопутными войсками, примыкавшая к одному лесничеству, где жил он сам.
Оба лагеря были так замаскированы и изолированы от внешнего мира, что вражеская авиация не могла их обнаружить, и их нельзя было выдать. Правда, на железнодорожную станцию Ойзкирхен было совершено два воздушных налета, но они не были нацелены специально на нас.
В первую сводку ОКВ от 10 мая [1940 г.] я вставил фразу: «Верховное главнокомандование действующими на Западе войсками вермахта принял на себя лично фюрер». Пожалуй, целых полчаса мне пришлось побороться с ним за его согласие на публикацию этой формулировки; он заявил, что хочет оставаться анонимным и не желает преуменьшать военной славы своих генералов. Но я не уступал, ибо однажды надо было все-таки сказать, кто же в действительности осуществлял военное руководство и кто был полководцем этой войны. В конце концов Гитлер уступил.
Это и на самом деле было так: Пгглер неоднократно оказывал влияние на постановку задач и на ход операций, знал цели на каждый день и подробности планов осуществления их до самых мелочей. В конце октября [1939 г.] все командующие группами армий и армиями были обязаны поодиночке детально доложить Гитлеру окончательный план начала и ведения операций. Со всеми он говорил о подробностях, порой задавал каверзные вопросы и показывал свою необычайную информированность насчет особенностей местности, естественных преград, в т.ч. на основе тщательного изучения карты. Его критические оценки и советы различного рода доказывали генералам, что он весьма глубоко вникал в суть отдаваемых приказов и отнюдь не был дилетантом. Так, он возмущался поверхностными решениями своего друга Рейхенау, когда тот однажды публично опозорился. В то же время он с похвалой отозвался о детальной отработке и предварительной штабной игре [4-й] армии фон Клюге при прорыве через Арденны.