Разоренье
Шрифт:
"На днях опять факт…
Нужно сказать, что сестра, всегда флегматичная и вялая, в последнее время как-то заскучала, нахмурилась и от времени до времени как бы сама с собою разговаривала, перелистывала какую-то книгу и потом бросала ее, говоря: "я не знаю, что мне им диктовать!" Я случайно поглядел эту книгу, это была хрестоматия, обнимавшая все отрасли человеческих знаний, упрощенных до степени двугривенного, более каковой суммы автор не рассчитывал отыскать в народном кармане. Все знания поэтому принимали смеющийся оттенок: тут прыгали зайчики, разговаривали мышки, тут было и "Здравствуй, матушка Москва"
Семен Андреич счастливей меня. Как-то выдался ясный августовский день, мы сидели на крылечке, на дворе.
— Да вы что это так? — спросил он сестру и скорчил хмурое лицо.
То, что я думал, оказалось справедливым.
— Да вам какое дело? — сказал Семен Андреич, — что вам самим, что ли, сочинять? Слава Богу, и так довольно есть кому!
Чувствуя, что этого мало для того, чтобы сестра повеселела, Семен Андреич прибавил:
— А в уездном-то училище, вы думаете, лучше? Директор приехал, спрашивает: "У вас какая метода?" А дьякон ему: "У нас метода одна — за вихор!" И то ничего! Разбирать! Вам сказано, как надо, — какое же вам еще дело?
Сестра улыбнулась, но молчала и слушала.
— Но все-таки по крайней мере им… — начала она, как бы желая успокоить себя каким-нибудь положительным решением: — все-таки какая же нибудь польза…
— Да господи боже мой!.. Само собой! Да кабы не польза, так ведь кто ж бы? Естественно, что…
В это время, среди лая собак, приблизился к нам отставной солдат в старой шинели и с деревянной ногой.
— Помогите, господа, прохожему солдату! — певучим и добродушным, почти веселым голосом проговорил он. Это был человек небольшого роста, тщедушный, но державший себя бодро.
— Иду на родину из службы, что ты будешь делать? — ничего нет! Помогите, господа, чем-нибудь…
— Ты грамотный? — вдруг почему-то спросила сестра.
— Был, сударыня, и грамотный — да всего теперича лишен… Ничего не осталось, только что караул ежели закричать — ну, это могу! Хе-хе-хе!
Нельзя было не засмеяться.
— Да ей-богу-с! — сказал солдат. — Надо быть, так уж мне на роду написано — не потрафлять: женился — взял жену ловкую, нежную девицу; служил чисто; веселей меня, ежели в работе али в шутке, человека не было…
— Ты чей?
— Здешний, здешнего уезду… Вот тут имение Двуречки… Слух есть, жена моя там… Бог ее знает!
— Ну так что же, как? Ну служил?
— Ну служил-служил, угождал-угождал барину… Бывало, целые ночи с ним куролесили в здешнем городе, по оврагам, все разыскивали веселых делов, да-с!.. Бывало, выпью водки, возьму хорошую закуску, вот эдакую вот дубину, пойду там ворочать — уж достану товару! Даже теперь подумаешь-подумаешь: чем у господа замолю грехи? Ну а в ту пору имел надежду; мечтал так, что будто покоряешься господину, он тебя тоже не оставит. Женат был — только что, господи благослови, — хотел своею частью заняться, иметь уют. И так будто что выходило. Ну а вышло — эво как!..
Солдат шагнул к нам деревянной ногой.
— Отчего ж так-то?..
—
Тут солдат стал рассказывать о своих трудах в военной службе, упоминал о городах, генералах, черкесе, турке, венгерце и множестве других подробностей, в которых путается внимание слушателей, если он не вникает в смысл путаницы, обыкновенно группирующейся вокруг заключительной фразы: "А все ничего нет!"
— А барышня говорят: "грамотный"! Что мне с грамоты-то? Хошь бы у меня сто пядей во лбу было — тож бы самое не легче: как захотят, так и будет! Я и рану, сударыня, имею, да и то вот побираюсь. Потому что и рану-то нам господь бог не сподобил настоящую получить. Изуродовать — изуродовали, а "к разряду" не подходит! Мне бы во сто раз согласнее было, ежели б мне обе ноги оторвало или бы без руки пошел: — по крайности "первый разряд"! А то только что калека: весь истыкан, как решето, зашили дыры иголочкой — и гуляй!
Мы помолчали.
— Ну а ежели, — произнес Семен Андреич, — голову оторвать: тогда что, какая цена?..
Его громкий смех рассмешил и солдата.
— Да уж лучше, ежели бы голову-то. Верно!.. Теперича вот иду в свою сторону, жену искать, а что найду? — Богу известно! Где? как?.. Пожалуй, и так выйдет, что без меня уж и разбаловали бабу!
— Ну-у!
— Ну да уж там что бог даст! Коли что, так попрошу у барыни — говорят, добрая — местечка, сяду на хозяйство; ну, а коли… так уж.
Солдат тряхнул головой и отступил.
— Та-агда уж не попадайся! Уж что под руку, то и наше! Перед богом!
На крыльцо вышла мать.
— Идите обедать, — сказала она.
— Подайте, господа, солдату!
Ему подали. Он ушел, сопровождаемый собаками и без шапки. Я глядел на сестру и думал: "Однако действительность не церемонится с тобой! Помаленьку да помаленьку она выбивает тебя из колеи, пробитой с большими трудами и надеждами… Что будет — не знаю!"
— Однако они тоже ловки, эти штукари-то, — сказал Семен Андреич, поднимаясь. — Балакает-балакает, а глядишь — как-нибудь и сблаговестил целковых на пяток… Пойти поглядеть: не стянул ли чего солдат-то!..
Потом мы пошли обедать.
"Осенняя непогода в полном разгаре; уездная нищета еще унылее влачит свои отребья и недуги по грязи и слякоти, вся промоченная до нитки проливными дождями и продрогшая от холодного, беспрерывно ревущего ветра. Не хочется ни выйти, ни взглянуть в окно.