Разорванный круг
Шрифт:
Медленно вошла в воду, растягивая блаженство встречи с ее прохладой, преодолела каменный барьер и поплыла саженками, далеко выбрасывая руки, как научили ее давным-давно новочеркасские мальчишки. Наплававшись до усталости и почти до озноба, долго лежала ничком, подставив спину солнечным лучам, в опасность которых не поверила: сентябрь, что ни говори.
Но вскоре обнаружила, что обожглась. Даже тонкая блузка раздражала кожу, как мешковина. Пришлось мазаться простоквашей и спать на животе.
В следующее воскресенье Елена
У шкафа с одеждой замешкалась. Какое надеть платье? Белое пикейное — маркое, красное в горохах — чересчур броское, горит, как факел, сиреневое — очень прозрачное. Выбрала ситцевое, в цветочках, отделанное кружевом. Коротковато. А, была не была! Не страшно, когда стройные ноги. Решительно махнула рукой, натянула платье, задернула молнию и, посмотрев в зеркало, довольно улыбнулась. Все-таки она неплохо выглядит. Писаренко и все его товарищи считают ее ровесницей.
Вышла из гостиницы, перешла улицу и остановилась у троллейбусной остановки. И вдруг в отдалении увидела Алексея. Он шел к гостинице в летнем сером костюме, с соломенной шляпой в одной руке и с небольшим чемоданом в другой. Хотела окликнуть его, но не смогла, хотела побежать навстречу — не повиновались ноги. Получилось как во сне: нужно крикнуть, — и не можешь, нужно бежать, а ноги не двигаются, будто приросли к земле. Ей показалось, что все это грезится: и залитая солнцем улица, и троллейбус, который вынырнул из-за угла, и удаляющийся Брянцев.
Он уже подходил к гостинице, когда Елена окликнула его.
Забыв обо всех условностях и приличиях, о сотрудниках института, которые могли выйти из гостиницы или увидеть ее из вестибюля, Елена подбежала к Брянцеву, обняла, поцеловала.
— Спасибо тебе, родной.
— За что?
— Разве ты не по моей просьбе здесь?
Алексей Алексеевич замялся.
— Честно сказать, только к тебе я не смог бы вырваться. Прилетел проверить, как проводятся испытания, как ведут себя наши шины.
— Даже получив мое истерическое письмо?
— Какое письмо?
— В котором умоляла приехать хотя бы на час.
— Не было такого письма…
Первый раз за время их переписки письмо пропало, и это озадачило обоих.
— Надолго приехал? — спросила Елена, нарушив затянувшееся молчание.
— Сегодня и завтра. Нарочно прилетел в воскресенье, чтобы провести его с тобой.
— Значит, обо всех моих событиях ты знаешь только в изложении Валерика?
Елена скороговоркой рассказала, как переходила из института в институт и чем занимается сейчас.
Брянцев оставил чемодан в гардеробной и, пока они шли по городу, отыскивая такси, делился своими впечатлениями о первых самостоятельных шагах Валерика.
— Я о нем изменил мнение, — заключил он. — Валерка всегда казался мне таким это… витающим в облаках и незадачливым. А он на редкость сообразительный и какой-то очень разнообразный мальчишка. И ты знаешь, он мне все больше нравится. Не по долгу будущего отцовства. С теплинкой он. Твоей, наверно?
Брянцев остановил такси. Сели в машину, поцеловались, нисколько не удивив видавшего виды шофера. Удивили другим: сразу заговорили о шинах.
Каких только разговоров не приходилось слушать шоферу, но такого он не слышал. Столько покрышек стер на своем веку, но и десятой доли не знал о них из того, что узнал сейчас. А когда женщина заговорила о радиационной вулканизации покрышек, даже скорость сбавил, чтобы ничего не упустить. Если бы не профессиональная привычка не вмешиваться в разговор пассажиров, он расспросил бы об этой штуке поподробнее. Одно удовольствие преподнести такую новость товарищам.
Когда после перевала на горизонте показалось море, Елена и Брянцев притихли, залюбовавшись открывшейся им картиной.
— Обидно как-то. Столько лет прожила, а на море впервые, — негромко сказала Елена.
— Обидно, что столько лет прожили друг без друга… — так же тихо отозвался Брянцев. — Но утешимся тем, что хоть остальное будет наше!
Молчали долго, почти до самой Алушты.
Неожиданно Брянцев спросил:
— А больше пятисот километров в день нельзя гонять? Надо торопиться. У меня уже появился суеверный страх, девочка. Боюсь, что на наши головы за это время обрушится еще что-нибудь.
— Ну что ты, Алеша. Эти машины Дубровин оторвал от себя. И деньги выкроил из средств, отпущенных на его работы. Представляешь, что это значит для ученого? Он меня растрогал до глубины души.
— Да-а, интересно устроены люди, — раздумчиво произнес Брянцев. — Одни не делают того, что обязаны делать по долгу службы, — и ничего, беззастенчиво смотрят всем в глаза, другие делают больше того, что могут, и не требуют благодарности; одни заблуждаются и, даже прозрев, упорствуют в своих заблуждениях, а другие платят за заблуждение жизнью…
Елена вспомнила Чалышеву и, таясь от Брянцева, смахнула слезинку. Как ни украдчив был ее жест, Алексей Алексеевич заметил его и решил уйти от этого разговора.
— Товарищ водитель, что дороже обходится: автомашина или покрышки? — обратился он к шоферу.
— Вы меня за кого считаете? — вопросом на вопрос ответил шофер. — За дурака или за дефективного?
— Это будет видно по ответу, — рассмеялся Брянцев.
Шофер взглянул в зеркальце перед собой — хотел установить по выражению лица пассажира, какую ловушку тот расставил, но, кроме добродушной улыбки, ничего не увидел. Улыбалась и женщина, уютно примостив голову на плече спутника.
— Ну так как? — поторопил его с ответом Брянцев.