Разорванный круг
Шрифт:
— Что-то случилось в Оксфорде в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, — говорю я задумчиво.
— Ллилеворт и твой отец, очевидно, наткнулись на сенсацию.
— Вообще-то, их работа касалась сокровищ и мифов. Скорее всего, они сделали какое-то открытие. Вместе с де Виттом, кем бы он ни был.
— Открытие, которое привело их в монастырь Вэрне… — размышляет Каспар.
— Двадцать пять лет спустя.
— Видимо, оно было важнее старого наконечника копья, — констатирует Кристина. Она десять лет замужем за Каспаром, но все еще имеет довольно примитивное представление об археологии.
— Ты когда-нибудь слышал об октагоне? — спрашиваю я Каспара.
Он задумывается:
— Что-то связанное с иоаннитами? Они спрятали какую-то реликвию в восьмигранном храме? Где-то я об этом читал.
Еще один удар по моему самолюбию. Каспар тоже знаком с этой легендой. Я подавлен. Ведь я был контролером во время раскопок. Мне следовало догадаться обо всем, когда Ирена вскрывала основание стены. Но я понятия не имел об октагоне.
— Мы нашли ларец в октагоне, — сообщаю я.
— Ты шутишь? — Каспар пристально смотрит на меня. — Октагон? В монастыре Вэрне? — Он покачивает головой, вперив взгляд в пространство.
— В таком случае ты, возможно, знаком со слухами о Рене-ле-Шато? — спрашиваю я.
Он морщит лоб:
— Не уверен. Это там обнаружили какие-то старые пергаменты при перестройке церкви?
Я вздыхаю:
— Ну как это я умудрился пропустить именно эти лекции?
Каспар смеется:
— Возможно, в то время личность профессора интересовала тебя больше, чем ее лекции?
Мои щеки приобретают пурпурный оттенок. Кристина смотрит на Каспара с упреком. Приходится проглотить шутку.
— Что ты знаешь о СИС? — задаю я вопрос, пытаясь прикрыть румянец рукой.
— Немного. Некий фонд в Лондоне. Сотрудничает с Королевским Географическим обществом в Великобритании и Национальным Географическим обществом в США. И еще с университетами и исследовательскими учреждениями во всем мире. СИС финансирует Интересные проекты по всему земному шару. Из идеалистических побуждений.
— Из идеалистических побуждений? Ха! — Кристина смеется. — Не бывает добрых фей в науке.
Я рассказываю им о Евангелии Q. И о Евангелии от Фомы.
После этого наш разговор перекидывается на воспоминания о старых добрых временах. О нас самих. Даже специалистам мои теории могут показаться перебором. Я ухожу, когда Кристина начинает готовить ужин. Печенку под сливочным соусом. Приятного им аппетита.
Высокого роста худощавый полицейский явно не собирается скрывать свою подозрительность. Щеки землистого цвета, глаза слегка опухли. В прошлом он моряк. Полицейский смотрит на меня, и мне начинает казаться, что он не упустит ничего даже с закрытыми глазами. Губы его сжаты. Выражают решимость. Но как только он открывает рот, звучит тоненький голосок евнуха. Наверное, поэтому он работает в уголовной полиции, а не ловит мерзких бандитов на улицах. У него в руках большой черный «дипломат». Вместе с ним приехал энергичный полицейский, который уже несколько минут обрабатывает мою дверь макияжной кисточкой.
Заявляя в полицию о взломе, я набрался наглости и намекнул, что представляю университет Осло. И что взлом, возможно, связан с преступлением, касающимся культурных памятников, о котором наверняка захотят узнать газеты. Обычно это помогает. Не успел я повесить на плечики свою ветровку, как раздался звонок в дверь, как будто полицейские сидели в машине и поджидали меня.
Не очень настойчиво, поскольку полицейский мои гипотезы мгновенно истолкует как манию преследования, я объясняю, в чем дело. Воры, по-видимому, думали, что на винчестере моего компьютера содержатся данные о недавно обнаруженном золотом ларце, которому восемьсот лет.
Полицейский присвистывает. Восемьсот лет — это много. А любая старинная вещь, да вдобавок золотая, стоит очень дорого.
— Неужели? — удивляется он. Кажется, он не поверил мне. — Можете еще что-нибудь рассказать об этом ларце?
И я очень осторожно, чтобы не проговориться, но в то же время как можно убедительнее рассказываю о раскопках в Эстфолде. Он внимательно слушает. Вынимает протокол и заполняет его шариковой ручкой. Он человек основательный. Почерк, несомненно, вызвал бы похвалу учительницы норвежского языка. Он проходится по всем пунктам. Задает вопросы. Каждый раз, когда он смотрит на меня, мне становится неуютно.
— Чем вы занимались в монастыре Вэрне? — спрашивает он.
— Я был контролером. Раскопками руководил один английский профессор археологии. А я представлял норвежские власти, охраняющие древние памятники. Вы же знаете, формальности всегда важны. — Я пытаюсь перетащить его на свою сторону. И вдруг мне приходит в голову, что я не рассказал ему, где проводились раскопки.
— У кого-нибудь, кроме вас, есть ключи от вашей квартиры? — спрашивает второй полицейский, тот, что с макияжной кисточкой.
— У мамы, — отвечаю я и мысленно добавляю: «И отчима».
— Дверь не взломана, — сообщает он.
— Этот ларец, — пищит его начальник, — сам по себе представляет какую-нибудь ценность?
— Большую.
— Где он сейчас?
Я медлю. Оттого что он полицейский, хочется сказать ему правду. Но что-то удерживает меня.
— В университетском сейфе, — лгу я.
— Вот как?
Он выдвигает нижнюю челюсть вперед и со свистящим звуком начинает втягивать воздух между зубами и верхней губой. Потом он делает выдох, и мне чудится аромат морских трав, фукуса и ламинарии.
— Объясните, — обращается он ко мне, — почему вы думаете, что кто-то совершил налет на вашу квартиру из-за золотого ларца?
Он — из хороших полицейских. Они, вообще, могут порядком досаждать. Задают трудные вопросы. Особенно если тебе есть что скрывать. Я уже жалею, что вызвал полицию. Что они могут изменить? Только усложняют жизнь и задают неприятные вопросы. Добьются того, что ларец попадет в те руки, в которые он ни в коем случае не должен попасть.
Я говорю, что налет для меня загадка, и спрашиваю, не хотят ли они кофе. Нет, не хотят.