Разорванный круг
Шрифт:
Она спрашивает, может ли она исправить ситуацию. Может быть, мы встретимся сегодня вечером? У нее дома?
— Почему бы нет? — соглашаюсь я. Кажется, у меня на вечер ничего не запланировано.
Я уже некоторое время наблюдаю за ним. Это пожилой джентльмен в слишком теплом кашемировом пальто. Черты лица немного восточные, как будто одним из его предков был принц с Востока, который приезжал погулять в Лондон. Волосы, убеленные сединой, длиннее, чем обычно у мужчин в его возрасте. Ему, должно быть, около семидесяти. Он высокий и стройный. Манеры аристократические. Глаза миндалевидные, живые. Он расхаживает вокруг, берет книги и вынимает карточки безо всякой, системы, явно наугад. И все время следит за мной. Сейчас он медленно приближается к моему столу.
Я устал. Провел целый день над книгами, и документами, которые не разрешили ни одной загадки. Я одну за другой читал книги и статьи об иоаннитах, религиозных легендах и Крестовых походах. Я только что обнаружил кипу документов о событиях в Рене-ле-Шато. Я просмотрел труды о мировоззрении средневековых монахов и о постепенном изменении взглядов Церкви на материальные ценности и имущество. Я не раз спрашивал себя, зачем я это делаю. Разве это имеет значение? Может быть, гораздо проще отказаться от этого проклятого ларца? Он не принадлежит мне. Это не моя проблема. Но что-то во мне протестует. Я хочу узнать.
— Мистер Белтэ? Мистер Бьорн Белтэ?
Это первый англичанин, который сумел произнести мое имя правильно. Он четко выговаривает все звуки. По-видимому, он когда-то выучил правильное произношение. Например, потому, что был коллегой и другом моего отца.
Например, в Оксфорде.
Например, в 1973 году.
Чарльз де Витт…
Наконец-то я его нашел. Хотя, строго говоря, это он нашел меня.
Я закрываю странную брошюру о кодах розенкрейцеров (которая по неизвестной причине лежала среди документов о Рене-ле-Шато) и смотрю на него снизу вверх.
— Да, это я, — подтверждаю я и кладу брошюру на стол.
Он стоит, склонившись надо мной. Одной рукой опирается на стол. Бросает беглый взгляд на брошюру, потом переводит глаза на меня. Впечатление монументальное. Он напоминает аристократа времен минувших — лорда восемнадцатого века, перебравшегося в наше время. В обычных условиях я бы съежился под его упорным взглядом. Но сейчас я лишь дерзко смеюсь.
— С моей внешностью мне довольно трудно исчезнуть. Даже в Лондоне, — нахально заявляю я.
Я не могу в точности описать то, что происходит в следующие секунды. Собственно говоря, он просто улыбается моей иронической шутке. Но кажется, что улыбка и взгляд уносят нас обоих из Британского музея и помещают в вакуум, где время остановилось. В глубине моего сознания раздается тиканье старых часов в комнате бабушки, папиной мамы, в доме у фьорда. Я слышу, как мама шепчет: «Маленький принц! Бьорн!» — я слышу крик папы, я слышу, как Грета говорит: «Я надеялась, что ты никогда этого не узнаешь», слышу слова, голоса, все мгновенно переплетается в секундном всплеске воспоминаний.
Внезапно я возвращаюсь в настоящее и вздрагиваю. Мне кажется, что мой собеседник ничего не заметил.
— Вы меня искали? — спрашивает он.
Я думаю: «О боже, если такое повторится, мне надо будет звонить доктору Вашу после возвращения!»
— Пожалуй, искал, — бормочу я. Я взволнован и растерян. Как, черт побери, называется то, что только что случилось со мной?
— Что вы от меня хотите? — спрашивает он.
— Разве вы не догадываетесь?
Он наклоняет голову, но ничего не отвечает. Я вздыхаю:
— Все знают больше, чем говорят, и делают вид, что вообще ничего не знают.
— Так бывает.
— У нас есть общие интересы.
— У нас? Забавно! Какие же?
— У меня есть вопросы. Думаю, что у вас есть ответы.
— Все зависит от того, что это за вопросы.
— И еще от того, кто их задает.
Он поднимает голову и оглядывает зал:
— Воистину это замечательное место. Вам известно, что сэр Ганс Слоун завещал в тысяча семьсот пятьдесят третьем году Британскому музею пятьдесят тысяч книг, которые стали основой библиотеки? А в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году был выпущен каталог библиотеки музея, и только каталог составил двести шестьдесят три тома?
— Мне как-то забыли рассказать об этом.
Он произносит:
— Я сожалею, что заставил вас ждать, господин Белтэ. Я только что прибыл из-за границы. Снаружи стоит моя машина. Может быть, вы окажете мне честь и примете приглашение заехать ко мне на чашку чая? Тогда мы поговорим о наших делах в более приватной обстановке.
— Откуда вы узнали, что я здесь?
На его губах появляется смущенная улыбка.
— Я хорошо информирован.
— Не сомневаюсь.
Он живет на фешенебельной улице в доме с широкой лестницей перед главным входом и узкой лесенкой, ведущей к кухонной двери. Лимузин с тонированными стеклами подкатил к дверям Британского музея, как только мы вышли. Минут двадцать шофер, силуэт которого я видел за разделительным стеклом, крутил по лабиринту улочек. Я заподозрил, что меня хотят запутать. Поэтому, когда мы остановились, я сразу отыскал табличку с названием улицы. Шеффилд-террас.
Джоселина де Витт жила на Протероу-роуд.
Де Витт отпирает дверь. На стене заметна небольшая ниша, где должна находиться табличка с именем владельца.
Дом аристократический. И так же, как другие аристократические дома, он производит впечатление необжитого помещения, куда хозяева только что въехали. Ни мебель, ни картины на стенах, ни ковры не сделали его уютным. Ни малейшего беспорядка. Ничего личного. Ни одного бессмысленного предмета, который нарушал бы целостность интерьера, но зато доставлял владельцу радость. Все так стерильно, словно хозяин только что развелся, выехал из своего старого дома и сейчас собирается обосноваться на новой квартире.