Разорванный круг
Шрифт:
— Может быть, нужна и вера?
— Вера нужна в высшей степени.
— А что вы делаете, если сталкиваетесь с фактами, которые могут поколебать веру?
Он смотрит мне прямо в глаза. В свете, который проходит через жалюзи, я вижу, насколько темны белки его глаз.
— А почему, по-твоему, мы так секретничаем? — спрашивает он, с трудом сдерживая негодование.
Я кручусь, предпринимая безнадежные попытки сесть повыше на своем пуфике.
— Я приведу тебе пример, — начинает Петер. — Моисей раздвинул воды с Божьей помощью, чтобы бежавшие израильтяне оказались в безопасности, а вся армия фараона утонула, когда поток вернулся. — Он ставит локти на письменный стол, раздвигает пальцы и кладет подбородок на большие пальцы. — Институт потратил много лет на то, чтобы исследовать миф о Моисее и расступившихся водах. Наши лингвисты обнаружили возможную ошибку в переводе или в толковании израильского выражения «Yam suph». Оно означает: «Место, где так мелко, что растет тростник». Yam suph, — повторяет он медленно.
Я тоже пытаюсь произнести это, но звучит что-то невразумительное.
Петер достает с полки исторический атлас и раскрывает на букве «С» — «Синай»:
— В древности Синайский залив простирался гораздо дальше на север. — Он держит в руке атлас и показывает это место на карте. — Вся территория была мелководьем, где рос тростник. Наши ученые, группа исследователей разных специальностей — лингвистов, историков, географов и метеорологов, — обратились к этой языковой детали. Они установили, что израильтяне, вероятно, пересекли море в том месте, которое сейчас называется озером Бардавилля.
Он тыкает пальцем в карту. Я, щурясь, пытаюсь разобраться в географии.
— Мы проверили некоторые модели на нашем компьютере, — продолжает он. — Условия на местности здесь были такими, что если определенный ветер дул достаточно сильно и достаточно долго, то вполне мог бы отогнать трех-четырехметровый слой воды. — Он делает пальцами движение, как бы отгоняя воду. — И при таких условиях Моисей вполне мог пересечь это практически высохшее море. Однако… — он поднимает указательный палец, — когда ветер стих или же переменил направление, водные массы тут же вернулись назад. — Он с улыбкой хлопает ладонью по атласу.
— Вот это да! — восклицаю я. Вряд ли мое восклицание звучит особо научно. Но это все, что я могу придумать.
В полном удовлетворении он откидывается на стуле.
— Или возьмем Всемирный потоп. Что, собственно говоря, произошло? Наши археологи, палеонтологи и геологи нашли доказательства того, что примерно семь тысяч лет назад некое наводнение заставило покинуть обжитую территорию племя, занимавшееся земледелием в районе Черного моря.
— Я думал, что Всемирный потоп поразил поселения между Евфратом и Тигром.
— М-да. Догадка, одна из многих. Все строится на догадках. Гипотезах. Но мы реконструировали то, что могло произойти, изучив старинные источники.
— Какие же?
— О, многие. Библию. Клинописные глиняные таблички, шумерский «Эпос о Гильгамеше», собрание индийских гимнов на ведийском языке «Ригведа». Другие, менее известные источники.
— И что же вы из них извлекли?
— Давай начнем с геологов. Они нашли в отложениях на дне Черного моря останки живших в соленой воде животных, которым семь тысяч лет. Эти отложения образовались быстро. Как будто шла волна. А ведь Черное море первоначально было пресным, внутренним озером, отделенным от Средиземного моря полосой земли в районе пролива Босфор. И представь себе, как Средиземное море сначала медленно, затем со все большей интенсивностью проникало через хрупкий барьер земли. В конце концов он не выдержал. Какое это было величественное зрелище! Одно море вливается в другое… Грохот льющейся воды был слышен на расстоянии пятидесяти миль. Триста дней ушло на то, чтобы уровень воды в двух морях сравнялся. Черное море поднялось на сто пятьдесят метров. Но так как эта территория невероятно велика, земледельческие районы на севере, по-видимому, постепенно затапливались. И каждый день людям приходилось уходить от наступающего моря.
— Какой ужас! — вздрагиваю я.
— А сейчас мы перейдем к следующей улике. Археологические находки показывают, что высокоразвитая земледельческая культура появляется в Восточной и Центральной Европе как раз в это время.
— Беженцы из Причерноморья?
— Мы не знаем. Но это вполне вероятно. Языкознание подтверждает данное предположение. Почти все индоевропейские языки происходят из древнего праязыка, который рассказывает об ужасном наводнении. Эти рассказы переходили из уст в уста, а две с половиной тысячи лет назад были зафиксированы, когда появилась письменность. Мы думаем, что именно это событие и послужило основой возникновения мифа о библейском Всемирном потопе.
— Мифа? Я-то думал, что вы более всего заинтересованы в том, чтобы доказать правдивость Библии?
Он делает какую-то непонятную гримасу:
— Я и не утверждаю, что Бог не принимал никакого участия в этой игре.
Он резко встает. Лекция закончилась, и мы идем назад в библиотеку. По дороге мы храним молчание.
— Увидимся, — бормочет он, хлопает меня по плечу и уходит.
Я остаюсь, растерянный и потрясенный всеми этими не до конца разъясненными примерами.
«Над вершиной Поталы парил одинокий дракон».
Я всегда испытывал неизъяснимую тягу к монастырям. Тишина, созерцание, вечность. Особая мистика. Ощущение близости к чему-то великому, неосязаемому. Но в Институте Шиммера совсем не чувствуется атмосферы монастыря. Я думаю о Потале — легендарном монастыре в Лхасе, с его золотыми крышами и куполами. На фоне вершин Тибета. «Над вершиной Поталы парил одинокий дракон». Так торжественно заканчивается книга, в которой я впервые прочитал описание монастыря. Библия хиппи «Третий глаз» 1956 года — автобиография, написанная тибетским ламой Лопсангом Рампа. Пленительный рассказ о тибетских монастырях и о том, что происходило вокруг. Жизнь монахов включала освоение наук, полеты на драконах, моления, философию и астральные путешествия. Велико же было мое изумление, когда я узнал, что Лопсанг Рампа был вовсе не низкорослым монахом, закутанным в восточные одеяния, а долговязым англичанином с девонширским выговором и любовью к мистике нового века, которая у него проявилась задолго до возникновения самого этого понятия. Он не только прозрел тибетского ламу в своем английском теле. Он утверждал, что кошки были посланы с другой планеты, чтобы наблюдать за нами. Разве удивительно, что я не переношу кошек?
Я остерегаюсь иллюзий. Всех явлений, которые не соответствуют полностью тому, что мы о них думаем. Я никак не могу понять, что такое Институт Шиммера. Это не обязательно что-то значит. Иногда у меня возникает такое же ощущение в моем кабинете в отделе древностей. Или в квартире в воскресенье рано утром.
Отдохнув в середине дня, я сажусь и начинаю писать в своем дневнике. Мне нравится, когда перо скрипит по бумаге. Как будто я слышу свои мысли. Мысль, которая сейчас с негромким поскрипыванием изливается на бумагу, заключается в том, что Институт Шиммера — орудие Мак-Маллина. Не исключено, что я параноик. Но по крайней мере, последовательный.
Мои мысли гуляют по темному, туманному лесу загадок и страхов. Если у института еврейский фундамент, то, может быть, в его интересах вскрыть содержимое ларца, чтобы раз и навсегда установить, что христиане ошибаются. Но если институт христианский, то здесь захотят, быть может, уничтожить содержимое ларца, чтобы сохранить веру, Церковь, власть. Лес слишком большой, туман слишком плотный. Но твое дело выбирать! Два заговора по цене одного.
Ближе к вечеру, измученный навязчивыми мыслями и абсурдными предположениями, я отправляюсь в зал регистрации, потом в бар. Я не вижу ни одного знакомого. Но через несколько минут прибегает Петер. Мы здороваемся и занимаем столик позади фортепиано. Внимательный официант тут же приносит кофе, чай и коньяк, хотя мы не успели об этом попросить. Петер поднимает бокал и приглашает выпить.