Разрисованная мама
Шрифт:
— Ух ты! — восхищенно присвистнула Мэриголд. — Четырехлистник! Знаешь, Дол, я уже чувствую, как счастье само идет мне в руки! Стекает с этих лепестков прямо на меня! Счастливица Дол! — И она со вздохом вернула мне клеверные листочки.
— Нет, это ты счастливица, Мэриголд! — закричала я. — Четырехлистник — твой! И не вздумай отказываться, не то все испортишь!
— О нет! Я этого просто не переживу! — ужаснулась Мэриголд, и мы дружно захихикали. Мэриголд покрутила счастливым листком у себя перед глазами, потом аккуратно разорвала его на несколько частей
Соорудив из других клеверных лепестков занавески для окон, мы сели перед домиком и, затаив дыхание, стали ждать, когда появятся мышки. Ждать пришлось долго. Раньше всех домиком заинтересовались мухи и жуки, а вслед за ними и стрекоза, которая уселась на самый верх каминной трубы.
— Мышки такие робкие… — вздохнула Мэриголд. — Могу себе представить, как им не терпится подобраться поближе и разглядеть хорошенько свой домик, ведь он лучше всякой норки! Да только у бедняжек не хватает смелости сделать это, пока мы здесь. Может, оставим им домик и пойдем отсюда?
— Пойдем. Я только боюсь, что сюда забежит какой-нибудь кролик. Или лиса, например? Ведь они наступят на домик и даже не заметят его!
— Давай обнесем домик забором, — предложила Мэриголд. — Лучше всего каменным.
Набрав кучу мелких камешков, мы выложили их стеной вокруг нашего пряничного домика, оставив спереди небольшой лаз, через который не смог бы пробраться никто, кроме мышки.
— Здорово получилось! — обрадовалась я.
— Просто великолепно, — согласилась Мэриголд.
Мы взялись за руки и ушли оттуда. Но, не пройдя и нескольких шагов, Мэриголд не выдержала и украдкой оглянулась.
— Вон они! Я их вижу ! Они только что пробрались в дом! Ей-богу, у них даже лапки дрожали от нетерпения! — пробормотала Мэриголд, подталкивая меня локтем в бок.
— Правда?!
— Правда! — твердо сказала она.
И мы отправились дальше, бросив в опустевшую сумку туфли Мэриголд. Чуть ниже по течению речка стала немного шире. Потом сделала крутой изгиб и стала совсем широкой, по берегам ее, издавая резкий запах, кучками гнили водоросли.
— Смотри! Утки! — закричала Мэриголд.
— Ух ты, какие они раскормленные! Они такие жирные, что, наверное, и взлететь-то не смогут! Не нужны им наши кексы — пусть посидят на диете, — сказала я.
— Тем более что нашим мышкам очень нужен их новый домик! — поддержала меня Мэриголд.
— Как ты думаешь, они сестры?
— Наверняка. Дора и Дафна. Дора, конечно же, старшая. — Мэриголд покосилась на меня. — Зато крошка Дафна гораздо красивее. У нее большие глазки, круглые и блестящие, как бусинки. И совершенно замечательные ушки — мягкие и шелковистые снаружи, а внутри словно крохотные розовые раковинки.
— Эта Дафна просто прелесть. И конечно, она самая умная из сестер, хотя и младшая.
— Конечно! Дафна — лучшая ученица в мышиной школе! И потом, знаешь, у нее настоящий талант! Возьмет, к примеру, лесной орешек, грызет, грызет его своими острыми зубками, и вдруг — бац! — получается
Мэриголд рассказывала все так живо, что я своими глазами увидела, как мыши резвятся в траве прямо у моих ног. Никто не умел придумывать всякие волшебные истории лучше Мэриголд, даже Стар было до нее далеко в этом смысле. К тому же в последнее время Стар уже почти не играла со мной в разные игры. Она говорила, что разучилась играть. Конечно, она старалась, как могла, но дело в том, что сама она во все это больше не верила.
А я была даже рада, что эта новая игра в мышек и их пряничный домик — только наша, моя и Мэриголд. Как же редко мы бывали с ней вдвоем! Мэриголд развеселилась, не казалась уже пугливой, и с ней было очень весело. А Стар только и делает, что цепляется к ней по всякому поводу, так что при ней Мэриголд вечно дергается и нервничает. Не то что со мной — вдвоем нам по-прежнему здорово.
— Я люблю тебя, Мэриголд, — прошептала я.
— И я тоже люблю тебя, Долли Долфин, — ответила она, прижимая меня к себе.
Под гладкой кожей проступали ее ребра. Мэриголд казалась такой хрупкой, почти воздушной — точь-в-точь как гирлянда из маргариток, обвивавшая ее лодыжку. Только Мэриголд была живая и теплая, а гирлянда — нет.
Мы все шли и шли вперед, пока речушка, превратившись в настоящую реку, не привела нас в городской парк. Теперь мы были уже очень далеко от дома. Мэриголд так увлеклась своей сказкой про мышей, что и думать забыла о времени. А мне было жалко ее прерывать — я боялась, что все испорчу. Для Мэриголд не существовало будущего времени — она жила в настоящем. О Стар она, похоже, вообще забыла.
А Стар наверняка сломала себе голову, почему я, как обычно, не дождалась ее возле школы. Вероятно, побродив немного, она помчалась домой. И теперь сидит там одна, гадает, куда подевались мы с Мэриголд, и волнуется. А я по себе знаю, как это ужасно.
Я гнала эти мысли прочь, изо всех сил стараясь думать только о Доре с Дафной, но наконец не выдержала.
— Стар наверняка с ума сходит, куда это мы пропали, — сказала я.
Мэриголд страшно удивилась:
— Ты же говорила — у нее тренировка по нетболу!
— Но ведь сейчас уже, наверное, шестой час.
— Не может быть! Шутишь!
— Точно. И к тому же нам еще черт знает сколько добираться до дома!
— Доедем на автобусе, — пробормотала Мэриголд, роясь в карманах в поисках мелочи. Вытащив бумажную салфетку, куда она завернула четырехлистник, она задумчиво посмотрела на него, и на губах ее заиграла улыбка.
Подошедший автобус украшали афиши ближайших рок-концертов, и Мэриголд, все еще увлеченная рассказом о Доре и Дафне, вдруг, запнувшись на полуслове, застыла с открытым ртом.