Разрисованная мама
Шрифт:
— Помню, конечно. Жаль, что ничего этого уже больше нет. Хотела бы я, чтобы…
Я беспомощным жестом обвела нашу со Стар комнату. Это была самая лучшая комната из всех, что у нас когда-либо были, и я любила ее. Правда, никаких занавесок или ковров в ней не было, но Мэриголд купила громадную канистру темно-голубой эмульсии, и мы сами выкрасили ею стены и потолок. А потом Мэриголд предложила превратить их в океан и сама разрисовала их разными рыбами и китами, а еще нарисовала коралловый риф с русалками и целую стайку веселых дельфинов. Потолок превратился в небо, и Мэриголд целый день и полночи проторчала
Да, это была самая восхитительная комната из всех, в которой только можно жить. И тогда мне и в самом деле не хотелось, чтобы в ней по углам валялись какие-то обшарпанные старые игрушки. А теперь стало жаль, что не удалось сохранить кое-что из прежних вещей, когда, случалось, нам приходилось ночью, тайком, съезжать с квартиры и перебираться в другое место.
Мне вдруг вспомнились все мои старые любимые игрушки, разбросанные по разным домам Лондона.
— Хотелось бы мне знать, что с ними сейчас, —пробормотала я.
И тут же представила, как их с грохотом кидают на какую-то уродливую телегу, а потом везут через весь Лондон, чтобы свалить на грязную помойку вперемешку со всякими грязными отбросами, вонючими тряпками и драными картонками, как прожорливые чайки выклевывают моему старому Джоку глаза, а жирные крысы грызут то, что еще осталось от волос моей Барби…
Пробило полночь. Мэриголд так и не вернулась, и Стар позволила мне улечься в постель вместе с ней. Я уткнулась в нарисованного мишку у нее на спине и уснула. Мне снилось, что мы с ней трясемся в уродливой повозке с мусором, а потом мусорщик, пригладив волосы Стар своими грязными пальцами, умыл ей лицо и привязал ее к передку повозки, сказав, что она теперь — его счастливый талисман. А потом они вдвоем вышвырнули меня из повозки на свалку в груду отбросов, и я стала тонуть в них. Я кричала и звала Мэриголд на помощь, уже зная, что она не придет. Она не придет, как бы долго и громко я ее ни звала…
— Мэриголд!
— Ш-ш-ш, я тут, дорогая. Все в порядке, Дол, я дома. Все хорошо, милая. Все просто отлично. О господи, да все просто замечательно! Проснись же! Стар, говорю тебе, проснись !
Мэриголд включила свет. Он вспыхнул так ярко, что поначалу я вообще ничего не видела. Я прижалась к ней, сонно моргая щелочками глаз. От нее пахло спиртным, но на вид она, казалось, была в полном порядке, хотя почему-то дрожала всем телом. Я крепко обняла ее, но Мэриголд не обращала на меня внимания.
— Стар! Стар, проснись же, дорогая! Смотри! — Перегнувшись через меня, Мэриголд ласково отбросила с заспанного лица Стар волосы. — Стар, я хочу познакомить тебя с одним человеком. — Голос ее от волнения так дрожал, что ей с трудом удавалось выговаривать слова. — Смотри, Стар, это Микки! Твой отец!
Колдунья
Мы разом подскочили и рывком сели на кровати, сонно моргая. И растерянно уставились на него. Скажи нам
— Вы и вправду Микки? — пробормотала Стар, таращась на незнакомца.
Правда, незнакомцем этого человека трудно было назвать — слишком много было в нем знакомого. Он был высоким и худощавым — в точности, как и сама Стар, с длинными, светлыми волосами до самых плеч. А еще у него были голубые, как васильки, глаза, красивый прямой нос и ямочка на щеке. Все на нем было черным: черная майка, такие же черные джинсы, черная кожаная куртка и тяжелые черные ботинки. На одном запястье у него красовался тонкий серебряный браслет, и по серебряному кольцу на каждой руке.
— Похоже, вы… мой папа? — прошептала Стар.
Незнакомец совершенно не был похож на чьего-то папу. Скорее уж на рок-звезду, подумала я.
Микки бросил взгляд на Мэриголд. Она молча кивнула.
— Похоже, я… твой папа, Стар, — сказал он.
— Ух ты! — присвистнула Стар. — Вот это номер! Просто ушам своим не верю!
— Вообще говоря, я тоже, — проговорил Микки. — Сказать по правде, до сих пор не верится, что я — папа. Просто голова кругом идет! Бывает же такое! Сначала я снова встретил тебя, Мэриголд, а потом выяснилось, что у меня есть дочь. — Он вдруг заметил меня и принялся меня разглядывать. — А ты, малышка, не моя дочка? — улыбнулся он.
— Нет, это Долфин, — сказала Мэриголд.
— Привет, Долфин. Классное имя, — кивнул Микки. Взгляд его вновь переместился на Стар. Она, похоже, совсем его очаровала.
— Я ведь тебе говорила, — прошептала Мэриголд, поворачиваясь к Микки. — И тебе говорила! — повернулась она к Стар. От переполнявшего ее возбуждения она буквально подпрыгивала на месте.
А Стар и Микки молча вглядывались в лица друг друга, словно пытаясь запомнить их навсегда. Казалось, всех троих — Стар, Микки и Мэриголд — связала воедино одна огромная, сверкающая яркими красками радуга. И потянула их за собой — в небо.
А я осталась одна. Одна, на земле. Я не была частью их семьи.
— Хотите встать, девочки? — спросила Мэриголд. — Я могу приготовить что-нибудь. Ты проголодался, Микки?
— Цыпленка мы с Дол съели, — предупредила Стар. — А все-таки как же вы встретились? Там ведь наверняка была куча народу?
— Еще какая куча! — подтвердила Мэриголд. — Но я искала его и нашла. Я знала, что найду! Если хотите знать, я даже знала, где его искать!
— Ага, посмотрела в хрустальный шар и увидела! — хмыкнул Микки.
Мэриголд радостно засмеялась:
— Ты помнишь!
Я догадалась, что она имеет в виду. На животе У Мэриголд была вытатуирована колдунья, которая держала в руке хрустальный шар и пристально в него вглядывалась, только роль хрустального шара при этом играл пупок Мэриголд — его просто обвели тонкой черной линией, чтобы всякому сразу было понятно, что это не пупок, а самый что ни наесть настоящий колдовской хрустальный шар.
— Это была моя идея — колдунья с хрустальным шаром для гадания в руке, — объявил Микки. — Ну-ка, покажи ее нам!