Разрушенная клятва
Шрифт:
Я слышу, как Камбар болтает с кем-то в десятке ярдов от воза. Затем наступает тишина, а потом по кузову тихо трижды стучат, давая нам понять, что путь свободен.
Я тянусь и откидываю защелку подо мной, удерживающую нашу маленькую нишу. Дверцы распахиваются, и мы с Бомбистом оказываемся в грязи под тележкой. У себя над головой я вижу копыта вола и два шатких колеса по обе стороны от меня. Мы с Бомбистом выкатываемся между колес и прячемся за пирамидой из бочек из-под масла.
Камбар, не глядя на нас, взбирается
Мы с Бомбистом сидим за бочками еще два часа. Бомбист роет в пыли канал и облегчает свой ноющий мочевой пузырь. Я бы, конечно, предпочел, чтобы это происходило не в двух дюймах от моего локтя, но вариантов нет. Я слышу, как на кухне суетятся повара, готовя ужин для пятидесяти или около того солдат, находящихся в лагере.
В воздухе витают соблазнительные ароматы шкворчащей баранины и кипящего томатного соуса.
– Мы могли бы проскользнуть туда и чуток угоститься… – шепчет Бомбист.
– Даже не думай об этом.
Наконец темнеет, и я вполне уверен, что все уже закончили ужин. Я вижу, как в окне в юго-западном углу лагеря загорается свет фонаря. Это комната Нура.
– Пошли, – тихо велю я Бомбисту.
Я не собираюсь дожидаться, когда ночная охрана заступит на свой пост. Я хочу действовать прямо сейчас, пока все сытые и сонные, а солдаты, охранявшие лагерь весь день на жаре, только и ждут, когда смогут выкурить сигаретку и выпить, сыграть в картишки или отправиться спать пораньше.
Мы несколько дней следили за этим лагерем. Я довольно хорошо представляю себе, где расставлены охранники и как выглядит их схема патрулирования.
Мы с Бомбистом крадемся вверх по черной лестнице.
Здания в лагере напоминают мне средневековые замки – сплошь большие округлые камни, а в стенах прорезаны окна без стекол. Вместо них, чтобы внутрь не попадала пыль, на окнах развешаны цветные тряпки.
В подобных местах нет кондиционеров. Относительная прохлада в помещениях поддерживается за счет сквозняков, а также кирпича или камня.
Бомбист отходит, а я выглядываю из-за угла в поисках охранника и замечаю его у одного из окон. Он смотрит на улицу, а его винтовка стоит на каменном полу рядом с ним прикладом вниз, ствол упирается в стену.
Каков растяпа. Эти мужчины совсем нетренированы. Они безжалостны к безоружным гражданским, женщинам и детям, но совершенно напрасно считают себя неуязвимыми.
Я подкрадываюсь к охраннику сзади, обхватываю его за горло и душу, закрывая ему рот ладонью. Когда мужчина обмякает в моих руках, я осторожно опускаю его на пол.
Я снимаю с охранника одежду. На нем пустынный камуфляж и зеленый тюрбан, часть которого закрывает лицо в знак приверженности религии. Мужчина куда меньше меня, но, к счастью, его наряд мешковат – вероятно, достался ему случайно из общей кучи форменного тряпья.
Я надеваю
По обе стороны от нее стоит по охраннику. Эти двое не настолько глупы, чтобы ставить винтовки на пол или выдавать свою скуку. Если Нур заметит малейшее попустительство, то застрелит их лично. Или отправит на какую-нибудь изощренную и отвратительную пытку.
Заложникам, захваченным боевиками в прошлый раз за пределами Тарабы, он приказал отрубить кисти и повесить им на шею. Половина заложников умерла от инфекции или потери крови. Нура, похоже, это не волновало.
Не поднимая взгляда, чтобы скрыть лицо, я уверенно подхожу к охранникам.
– Сообщение для Нура, – бормочу я на языке канури.
Охранник справа протягивает руку, думая, что я принес записку или письмо.
В ответ я перерезаю ему горло своим боевым ножом.
Изумленный, он беззвучно задыхается, поднеся руки к шее.
Охранник слева открывает рот, чтобы закричать, и наставляет на меня винтовку.
Я блокирую винтовку рукой и зажимаю ему рот. Затем я шесть раз ударяю его ножом в грудь.
Оба мужчины падают замертво почти одновременно. Звук их падения не заглушить ничем, как и булькающие звуки, которые издавал правый охранник.
Так что, надо полагать, Нур меня ожидает.
Я поднимаю левого охранника и, держа его тело перед собой как щит, вваливаюсь к Нуру.
Как я и ожидал, в меня летят три пули. Две из них пронзают тело бедолаги-охранника. Третья разносит в щепки дверную раму у самого моего уха.
Я бросаюсь прямо на Нура, толкая в него тело охранника. Мужчина отшатывается, спотыкается о скамеечку для ног и тяжело приземляется на роскошный марокканский ковер, расстеленный на каменном полу.
Я выбиваю из его руки пистолет и отступаю, давая возможность Бомбисту застрелить негодяя. Напарник прямо за моей спиной, на его «ЗИГ-зауэр» прикручен глушитель. Он стреляет Нуру дважды в грудь и один раз в голову.
На мужчине не было бронежилета, только свободная льняная белая рубашка, на которой, как цветы, распускаются алые пятна крови. Я слышу, как из отверстия в его легком выходит последний глоток воздуха.
Всякий раз я не перестаю удивляться тому, что эти грозные командиры оказываются обычными людьми из плоти и крови. Нур около шести футов ростом, с мягкими округлыми плечами и брюшком. На макушке у него красуется лысина, а клочья волос вокруг ушей покрылись сединой. Белки его глаз пожелтели, как и зубы. Пот воняет луком.
В этом человеке нет ничего особенного или величественного. Он убил тысячи людей и терроризировал еще больше. Но прямо сейчас он умирает так никчемно, даже не удостоившись последнего слова. Даже почти без боя.