Разведчицы и шпионки - 2

Дамаскин Игорь Анатольевич

Через двадцать минут после скачки по пустынным парижским улицам подъехали к особняку, где жил Дюваль.

— Мадам д’Анжу, приношу вам извинения за то, что вас подняли среди ночи, но обстоятельства требуют спешки. Час тому назад Бонапарт приказал арестовать герцога Энгиенского. Вам надлежит со всей возможной скоростью добраться до Эттенгейма и предупредить об этом герцога. Он должен немедленно бежать, иначе ему грозит смерть. Если отряд драгун еще не выехал, вы опередите их на несколько часов. Если же они уже отправились, вы обязаны обогнать их. В путь, мадам д’Анжу, и да благословит вас Бог!

Мартовская ночь еще укрывала спящий Париж, когда карета с мадам д’Анжу помчалась в сторону Реймса. Началась гонка

в стиле «Трех мушкетеров». Меняя лошадей, мадам д’Анжу стремительно двигалась к баденской территории. На одном из постоялых дворов обогнала отряд спешившихся драгун.

К вечеру следующего дня она въехала в городок Эттенгейм. Вот и дом, где живет герцог. Ей пришлось увести его от гостей, собравшихся приятно провести время.

— Ваше высочество, я прибыла, чтобы предупредить вас…

— Но здесь суверенное государство, границы которого никто не смеет нарушить. Кроме того, все знают, что я совершенно не занимаюсь политикой и ни в чем не виноват перед… перед узурпатором.

Наивный герцог Энгиенский продолжал верить в нормы международного права и в свою невиновность.

И совершенно напрасно.

Нарушив неприкосновенность государственных границ, драгунский отряд, вторгшийся в пределы Бадена, 15 марта 1804 года захватил молодого герцога. Его бумаги с полной очевидностью доказывали его невиновность в деле о покушении на жизнь Бонапарта. Несмотря на это, он был приговорен к смерти комиссией, составленной из полковников парижского гарнизона, и тотчас расстрелян во рву Винсенского замка 21 марта 1804 года, как многие считают, даже без ведома Наполеона.

Таким образом, миссия мадам д'Анжу оказалась тщетной, и она вернулась в Париж в расстроенных чувствах. А ведь будь она настойчивей или просто физически сильнее, она могла бы увезти герцога, и история Европы кое в чем пошла бы по-другому. Теперь же его убийство вызвало во всей Европе чувство ужаса и тревоги. Помните первые страницы «Войны и мира»? Ведь там, в салоне мадам Шерер, все разговоры ведутся вокруг него. Оно определило направление общественного мнения России, отношение к Наполеону и русскую политику на многие годы.

СОРОК ПЯТЬ ЛЕТ ТАЙНОЙ СЛУЖБЫ ДАРЬИ ЛИВЕН

Весенним днем 1857 года группа парижских зевак стояла у роскошного старинного дома, ранее принадлежавшего Талейрану, к которому непрерывно подъезжали кареты, а в подъезд вносили большие венки и букеты.

— Кого хоронят? — поинтересовался один зевака у другого.

— Какую-то русскую княгиню фон Ливен.

— Фон Ливен? — повторил первый. — Странно, княгиня русская, а фамилия немецкая. — И направился дальше, удивленно покачивая головой и перебирая все известные ему русские фамилии, оканчивающиеся на «офф»: Орлофф, Нахимофф, Чернышофф, Горчакофф… Будь он терпеливее, то дождался бы того, как сам министр иностранных дел, будущий канцлер Российской империи, князь Горчаков в сопровождении посла Киселева подъехал к дому Талейрана и. сняв шляпу, направился к распахнутой двери.

Покойница, сухонькая, скорбно сжавшая губы, лежала в утонувшем в цветах гробу, облаченная в черное бархатное платье фрейлины Российского императорского двора. Двери на балкон были открыты, от теплого весеннего ветра колебалось пламя свечей, цветы еще пахли свежестью, не успев приобрести тяжелого запаха увядания и тлена.

А совсем недавно в этом доме кипели веселье и жизнь. Зеркала, не затянутые тогда крепом, отражали разношерстную и блестящую толпу завсегдатаев великосветского, приобретшего мировую славу салона княгини Ливен — королей, министров, выдающихся государственных и общественных деятелей, знаменитых писателей, актеров и музыкантов, и среди них Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Оноре де Бальзак. И в центре этой толпы самый близкий, интимный друг графини Франсуа Гизо. Известный историк, он в сорокалетием возрасте пришел в большую политику: после переворота 1830 года стал министром внутренних дел, затем — народного просвещения, а с 1840 года — министром иностранных дел и даже премьер-министром Июльской монархии, фактическим руководителем всей ее политики до 1848 года, когда революция смела старый режим. Он пережил Дарью Христофоровну на семнадцать лет, уже не возвращаясь к политике, но всегда вспоминал дни и часы, проведенные с его возлюбленной Доротеей, от которой у него не было ни личных, ни государственных секретов.

Кем же она была, графиня, она же светлейшая княгиня Ливен?

Дарья (Даша, Доротея) Христофоровна, урожденная фон Бенкендорф, родная сестра знаменитого шефа жандармов, родилась в семье рижского военного губернатора в 1785 году. Ее детство и юность совпали с царствованием Павла I, одного из самых непредсказуемых русских царей. На счастье Дарьи, ее мать, урожденная баронесса Шиллинг фон Канштадт была близкой подругой великой княгини Марии Федоровны, супруги императора. Под ее патронажем Даша прошла обучение в Смольном институте, была зачислена во фрейлины императрицы, а затем, в пятнадцать лет выдана замуж за царского любимца двадцатитрехлетнего военного министра графа Христофора Андреевича Ливена. Министром в двадцать лет он стал отнюдь не за военные заслуги, коих не имел, а потому, что его матушке, Шарлотте-Екатерине Карловне Ливен довелось стать воспитательницей детей цесаревича Павла — шести дочерей и четырех сыновей: будущих императоров Александра I и Николая I и великих князей Константина и Михаила. Все они росли при гатчинском дворе Павла, и их детство прошло под звуки барабанного треска и трелей солдатских сопелок гатчинского войска. Их ровесник и товарищ детских игр Христофор Ливен полюбился всем, и потому Павлом был назначен военным министром, а впоследствии оказался в фаворе и у его наследников.

В качестве жены военного министра Дарья сопровождала его на учениях, на которые Павел таскал за собой весь двор, «дабы жизнь раем не казалась».

Она слушала офицерские байки: «Назначен был вахт-парад. В январе мороз — смерть. Поручик Ермилов вздумал отличиться и без перчаток пошел. Ну государь сразу заметил: «Молодец, поручик!» Тот гаркнул «Рад стараться!» и пошел, ногу выпрямляет, подошвой шаг выбивает, любо! Государь опять отличил: «Похвально, капитан!» Ермилов опять «Рад стараться!» и пуще старается. Государь еще похвалил: «Благодарю, — говорит, — майор!» Может, и дошел бы Ермилов до генерала, да вдруг как споткнется, да плашмя на землю. Государь сразу: «Негодяй! Неуч! В рядовые!» Вот тебе и генерал!»

Но байки — байками, а сама она была свидетельницей маневров со взятием крепости Мариенталь, которую оборонял генерал-майор Пиппер.

По диспозиции, утвержденной Павлом, крепость должна была пасть в двенадцать часов дня. Но разразилась страшная буря, дождь со снегом. Когда подъехали к крепости, государь приказал адъютанту:

— Капитан! Поезжайте в крепость и прикажите тотчас сдать ее.

Капитан вернулся ни с чем:

— Ваше величество! Комендант говорит, что получил приказ сдать крепость в двенадцать часов и ранее этого срока не сдаст ни на минуту.

Император гневно замахал хлыстом.

— А! Еще новости! Иди снова и скажи: я велел, понимаешь, я!

Но твердый педант Пиппер не подчинился. И лишь когда прозвучал выстрел сигнальной пушки, означавший, что наступил полдень, ворота крепости открылись, мост опустился и комендант вышел с подносом, на котором лежали ключи.

Окончательно продрогший и обозленный Павел воскликнул:

— За ваше исключительное повиновение жалую вас, сударь, в генерал-лейтенанты. А за то, что вы своего государя без нужды продержали три часа на дожде, приказываю вам целый час просидеть на шлагбауме! Привяжите его и поднимите!