Разведчицы и шпионки - 2
Шрифт:
Через несколько месяцев после окончания конгресса Дарья-Доротея Христофоровна Ливен умерла.
САМАЯ ВЫСОКООПЛАЧИВАЕМАЯ СОТРУДНИЦА «ЗАГРАНИЧНОЙ АГЕНТУРЫ»
Теплым весенним вечером к небольшому особняку на тихой парижской улице по одному, по два направлялись люди, стараясь остаться незамеченными и тщательно проверяя, нет ли сзади «хвоста».
Гостей встречала и приветствовала сама хозяйка — она точно знала, кого можно впускать, а кого нет.
— Бон суар, мадам Загорская!
— Добрый вечер, Марья Алексеевна!
— Здравствуйте, товарищ Маша! В борьбе обретешь ты право свое!
Кто вполне официально, кто по-дружески, а кто и по-партийному, с добавлением эсеровского
Хозяйка всем улыбалась, каждому находила доброе слово, представляла новых, недавно приехавших из России, товарищей, сводила гостей по интересам.
Гостеприимный салон Марьи Алексеевны и Петра Францевича Загорских посещали по разным причинам. Одни — чтобы хорошенько выпить и закусить, сгладив тем самым полуголодное эмигрантское существование; другие — потолкаться среди единомышленников-революционеров, услышать последние заграничные и российские новости; и, наконец, третьи, к числу которых принадлежали руководители и активисты партии социалистов-революционеров, попросту эсеров, — для того, чтобы здесь, в надежном месте, обсудить важные вопросы партийной деятельности, планы новых акций, в том числе и террористических. Секретов от хозяев практически не было: даже когда высокопоставленные гости хотели уединиться, доступ в их кабинет оставался свободным для супругов, а уж если тайны были настолько серьезными, что их требовалось обсудить с глазу на глаз, хозяева могли подслушать разговор из соседней комнаты.
Безбедная, даже широкая жизнь Загорских, конечно, обращала на себя внимание, но они и не скрывали того, что являются людьми совсем другого круга, чем полунищие революционеры: она-де родом из богатой купеческой семьи, у него, хорвата (кроата) по происхождению — громадные поместья в Хорватии. К тому же Загорские никогда не выдавали себя за «пламенных революционеров», а свои симпатии к ним объясняли искренним сочувствием и желанием помочь борцам за правое дело.
А между тем, Марья Загорская, до замужества Андреева, крестьянка, была самой высокооплачиваемой сотрудницей «Заграничной Агентуры» (так назывался центральный орган русской политической полиции за рубежом) и получала «оклад содержания» в размере трех с половиной тысяч франков в месяц; муж же ее. якобы «кроатский магнат», был секретным сотрудником Департамента полиции еще с 1901 года и получал в начале карьеры всего шестьдесят рублей.
Шикарный салон Загорских целиком содержался за счет царской охранки.
Департамент полиции взял в свои руки организацию «Заграничной Агентуры» для наблюдения за деятельностью политических эмигрантов еще в 1883 году. По существу эта работа против эмигрантских организаций была прообразом «внешней контрразведки» со всеми свойственными ей функциями.
Возглавил «Заграничную Агентуру» небезызвестный Корвин-Круковский, бывший диссидент и участник польского восстания, а затем верный слуга царя. Тогда же появились и «секретные сотрудники», в числе которых были и женщины, например, некая Белина, о которой известно только то, что она получала четыреста франков в месяц (кстати, больше чем мужчины, «зарабатывавшие» по сто пятьдесят — двести франков).
Корвин-Круковского сменяет Рачковский, а того — Красильников. При них деятельность «Заграничной Агентуры», основным методом которой стала провокация и широкое использование агентов-провокаторов, развернулась в полной мере. Агенты, согласно инструкции, утвержденной Столыпиным, делились на три категории: состоящие членами преступных сообществ и входящие в их постоянный состав назывались «агентами внутреннего наблюдения» или «секретными сотрудниками», сокращенно «сексотами» (вот откуда это ставшее знаменитым словечко!); не входящие, но постоянно соприкасающиеся с членами преступных организаций, доставлявшие материалы и исполнявшие различные поручения именовались «вспомогательными агентами»; и, наконец, лиц, доставлявших сведения «хотя бы и постоянно, но за плату за каждое отдельное свое указание на то или иное революционное предприятие или выступление какого бы то ни было сообщества», называли «штучниками».
Подавляющее число агентов получали ничтожное жалованье, зачастую пятнадцать — двадцать рублей в месяц. Рекорд, как уже говорилось, был установлен Загорской. Сам знаменитый провокатор Евно Азеф никогда не достигал такой суммы, его месячное жалованье никогда не превышало тысячи рублей (то есть около двухсот — двухсот пятидесяти франков). Поэтому значение салона Марьи Загорской нельзя переоценить. Вернемся и мы в него.
Около стола с напитками и закусками толпятся люди. Среди них порхает хозяйка, ей интересны не только разговоры «вождей», но и мелкие эсеровские сплетни. Ее руководитель Красильников всего несколько часов назад на встрече в фешенебельном кафе «Этуаль» напомнил ей об этом:
Марья Алексеевна, дорогая, мы должны знать все, что происходит не только в партийных организациях, но и в жизни каждого более или менее видного эмигранта, в его не только общественной, но и в личной жизни.
Марья Алексеевна молча кивнула головой. В кругах своих знакомых она слыла изумительной собеседницей, так как никогда не перебивала говорившего, выслушивала его до конца, проявляя живой интерес к нему и его делам, и изредка поддакивая или подтверждая его слова, поддерживала разговор. Она умела выведать все, что ее интересовало. Люди сами раскрывались перед ней, и не только рядовые, вроде Григория Хавкина, носившего среди парижской эмиграции кличку «Чукча» (кстати, тоже агента охранки, ставшего таковым после исключения из четвертого (!) класса гимназии), по и видные революционеры, и матерые террористы, и отъявленные конспираторы.
Знаменитые эсеры — Борис Савинков, Виктор Чернов, Евгения Сомова, Мария Прокофьева, Марк Натансон и другие — числились среди посетителей салона Марьи Алексеевны.
Вернувшись после встречи с Красильниковым домой, она приступила к роли гостеприимной хозяйки салона.
Загорская никогда сама не заводила разговор на политические темы. Она могла рассказать о новой премьере в «Гранд-опера» или о своем успехе на балу у министра просвещения Франции. Это никак не вписывалось в суровые будни террористов-эмигрантов и не отвечало их взглядам, но, может быть, именно разница между их образом жизни и той жизнью, которую вели Загорские, и привлекала к ним, людям совершенно других интересов и устремлений, которых они не скрывали.
Факт остается фактом: несмотря на наличие десятков других осведомителей, именно от Марьи Алексеевны поступала главная информация.
Загорская носила интересный псевдоним: «Шальной». Видимо, это намекало и на ее характер. У нее был и другой псевдоним — «Шарни». Свои письма и донесения она подписывала первой французской буквой этого псевдонима S.
Эта удивительная для женщины настойчивость и последовательность в соблюдении конспирации спасла ее от провала и тогда, когда после разоблачение Азефа прокатилась волна разоблачений других провокаторов и агентов охранки, которую возглавил главный разоблачитель и враг охранки Бурцев. Она была настолько конспиративна, что даже вице-директору Департамента полиции, с которым была лично знакома, писала печатными буквами и о себе в мужском роде. Вот выдержки из ее письма от 5 (18) мая 1910 года, чрезвычайно характерного, демонстрирующего то упорство, с которым она оберегала себя от провала.
«Многоуважаемый Сергей Евлампиевич!
А. А. (Красильников) мне передал, что получил распоряжение о прекращении со мной свиданий и о передаче меня другому лицу.
А. А. предлагал мне неоднократно и даже настаивал перейти к этому другому лицу, но я категорически отказывался, как отказываюсь и теперь. Те мотивы которые выставил А. А., я не считаю достаточно основательными, чтобы произвести в моей жизни не нужный переворот… Я вполне надеюсь на конспиративность и аккуратность А. А. и, несмотря на его «популярность», без всякой боязни иду на свидания… Новое лицо для меня по многим причинам неудобнее и опаснее…