Разведчицы и шпионки - 2

Дамаскин Игорь Анатольевич

Радистка немало времени проводит за шифровкой и дешифровкой, приемом и передачей радиограмм. А в это время в ней уже бьется сердечко третьего ребенка, которого предстоит родить в местной больнице.

Михаил и Анна обеспокоены: она помнит, какими мучительными были первые роды.

— Кричи, деточка, кричи громче, тебе легче будет, — советовал тогда врач-акушер, и Анна кричала, кричала во весь голос, звала: «Ой, мама, мамочка!» и чуть ли не теряла сознание от боли.

— Боюсь, и сейчас так же будет, — жаловалась она Михаилу. — Мне сказали, что ребенок крупный. И я снова начну кричать и

звать маму-мамочку по-русски.

— Да-а, — протянул Михаил. Как и большинство мужчин, в этих женских делах он чувствовал себя растерянным. — А, может быть, ты как-нибудь отрепетируешь? Затвердишь по-испански то, что надо кричать в этих случаях.

— Да, тут затвердишь! Знал бы ты, что это такое. Эх, хоть бы одному мужчине родить!

— Но сейчас разрабатываются методы обезболивания, наркоза, — пытался успокоить жену Михаил.

— Конечно, наркоз облегчит дело, но, во-первых, он вреден и для меня, и для ребенка, а, во-вторых, при выходе из наркоза я все равно могу что-нибудь ляпнуть не то… Ладно, — помолчав, твердо сказала Анна. — Буду репетировать. Схожу на рынок, послушаю, как местные тетки ругаются и что говорят при этом.

…Роды прошли вполне благополучно. Михаил сидел в соседней комнате и слышал, как Анна кричала и использовала не самую изысканную лексику «местных теток».

Обо всем этом Анна, теперь уже с шутками, рассказала Татьяне Лиозновой.

О том, как прошли роды у радистки Кэт, мы все отлично помним.

Работа резидентуры шла успешно, но перегрузки сказались. У Михаила Филоненко случился обширный инфаркт. Разведчикам пришлось возвращаться на Родину. Резидентура была передана в надежные руки, работа с агентами продолжалась, и ни один из них так никогда и не был разоблачен.

Анна Федоровна Филоненко-Камаева менее двух месяцев не дожила до двадцатипятилетия премьеры самого знаменитого фильма нашего времени и скончалась 18 июня 1998 года.

Дурные приметы

В начале февраля 1972 года нескольких сотрудников нью-йоркской резидентуры пригласил офицер безопасности.

— Если у вас нет неотложных дел, то по указанию резидента на сегодняшний вечер поступаете в мое распоряжение. В Союз должна вылететь пара наших нелегалов с двумя детьми. Они из Вашингтона проедут прямо в аэропорт Кеннеди. Их, конечно, будут сопровождать сотрудники консульства, но во избежание провокаций, желательно, чтобы и мы были рядом.

Приехав в аэропорт, прошли в зал ожидания. Вскоре появилась группа людей, в которых сразу узнали своих и среди них красивую молодую пару с двумя ребятишками. Имен и фамилий этой пары тогда не знали, и только сейчас, двадцать семь лет спустя, я сижу рядом с женщиной, такой же миловидной, как и тогда.

— Лариса Васильевна, так как же все случилось? Как лично вы со своими детишками пережили всю эту драму?

— Вообще-то муж все хорошо описал в книге «Явка в Копенгагене». Я просто немного добавлю о своих переживаниях.

Летом 1970 года я побывала на Родине. После трех лет разлуки навестила больную маму, а затем, как обычно, встречи с руководством, отработка новых более совершенных средств связи, новые явки и пароли. Мы уже готовились перебазироваться из Аргентины в США, так что нам было о чем поговорить.

Накануне отъезда из Москвы — прощальный обед на конспиративной квартире недалеко от Даниловского монастыря. Шеф поздравил меня с присвоением воинского звания лейтенанта, поднял рюмку с коньяком и готовился сказать тост, как вдруг в окно ворвались звуки похоронного марша: кого-то хоронили.

У шефа дрогнула рука, капли коньяка упали на скатерть.

— Эх, некстати, — сказал он. — Но мы же не суеверны!

— Конечно, нет! — бодро откликнулась я, а у самой кошки заскребли на сердце. «Неужели с детишками что-нибудь случилось?»

Уезжая из Буэнос-Айреса, я оставила их на попечение няни, и теперь предчувствие беды, закравшееся в душу, уже не покидало меня.

Волей-неволей я вспомнила и другой случай, вызвавший во мне подобное предчувствие Это было в 1967 году, в Копенгагене, когда мы ехали домой в отпуск. Там у нас произошла встреча со связником. Он взял наши подлинные документы, выдав взамен матросские книжки, подвез в район порта, даже немного поиграл с нашей двухлетней дочкой, назвав ее «девочкой-нелегалкой». но она вырвалась от него.

А когда он ушел, вдруг и дочка исчезла. Вот так, прямо среди бела дня, на людной площади, на секунду оторвавшись от моей руки, словно растворилась в толпе. Вы можете понять чувство матери?! Муж бросился искать ее, бегал как сумасшедший по площади, заглядывал во все углы, и вдруг видим: через площадь со стороны здания порта идет улыбающийся полицейский и ведет нашу ненаглядную дочурку, целую и неврецимую.

Надо бы радоваться, а я посчитала этот случай дурной приметой. И не ошиблась. Связником оказался Олег Гордиевский, изменник и предатель, который выдал нас, и из-за которого случились все несчастья нашей жизни. Может быть, это покажется странным, но я почему-то думаю, что наша дочурка какой-то детской интуицией определила подлую душонку этою человека, почему и вырывалась от него, а в результате убежала и от нас.

После моего возвращения из Москвы прошло три недели. 9 октября 1970 года я ходила на курсы журналистики, мне не понравились два человека, стоявшие напротив нашего подъезда. Они показались мне сотрудниками службы наружного наблюдения. Вернулась, стала готовить обед. Младшая дочка спала старшая играла, сидя на ковре. Она недавно переболела ветрянкой, все лицо было еще в красных пятнах.

Пришел муж, я рассказала ему о своих подозрениях. После обеда он стал собирать чемодан для поездки в Чили. Наступал вечер. Младшая дочь, покушав, опять заснула, старшая смотрела по телевизору мультики. Мы только что приняли радиограмму из Центра и сразу после ужина собирались ее расшифровывать. Перед ужином муж отправился в ванную.

Раздался звонок в дверь.

— Кто там? — спросила я.

— Это я, консьерж, — ответил знакомый мужской голос. — Откройте, пожалуйста.

Я отворила дверь, и в комнату ворвалась толпа решительных молодых людей.

— Где муж? Где муж?

Я оторопело смотрела на них.

— В ванной. — А у самой мысль прежде всего о пленке.

Мужчины ворвались в ванную.

— Сеньора, одежду вашего мужа.

Когда муж оделся, его сразу же под пистолетом увели, он только успел сказать: