Разведчик Кент

Полторак Сергей Николаевич

Кенту приходилось бывать на различных приемах и банкетах. Он быстро усвоил премудрости торжественных ритуалов. Его ничуть не стесняли фраки и смокинги: он носил их столь же легко, как еще недавно советский ширпотребовский костюм. У него, благодаря стараниям друзей, появился «свой» портной – поляк по происхождению. Шить одежду у польского портного считалось особым шиком у столичной «золотой» молодежи, а Кент был обязан соответствовать образу жизни местной элиты.

Иногда, правда, по неопытности случались небольшие ошибки. Например, на один из приемов он надел к черному фраку черную «бабочку». Вскоре он к своему ужасу

понял, что такое сочетание галстука и фрака – принято только у официантов и другой «обслуги». Господа же обязаны были носить с фраком «бабочку» белого цвета. При ношении смокинга – наоборот, было принято противоположное сочетание.

Подобные «уроки», не преподававшиеся в ГРУ, усваивались быстро и, к счастью, не становились поводом для провала. Но чтобы его избежать, следовало быть очень внимательным и дальновидным.

Со стороны такая жизнь могла показаться приятной и беззаботной. Но только тот, кто ее испытал, мог узнать, какого нечеловеческого напряжения сил требовало это перевоплощение. Жить и быть своим в обществе, которое не знаешь и не принимаешь душой – для этого мало быть артистом. Для этого нужно быть очень смелым человеком и верить в то дело, которому служишь.

Советскому нелегалу 30-х–40-х годов приходилось, наверное, труднее, чем разведчикам других гран. Большинство агентов советской разведки, особенно молодежь, были воспитаны на социалистических идеалах. Это воспитание возможно было скрыть в глубине своего разума и души, но суда сложнее было спрятать его в мелочах – в бытовых деталях. Привычный и даже почему-то милый сердцу аскетизм в еде, одежде, потребность в душевном отношении к окружающим, политическая активность и искренняя вера в социальную справедливость должны были уйти из жизни безвозвратно. Предстояло, ни много ни мало, переделать собственную психологию! Нужно было срочно смоделировать образ совершенно иного человека, с другими жизненными ценностями: не жалевшего (но и не разбазаривавшего) денег на свою жизнь, радушного, но разборчивого в дружбе, совершенно аполитичного и очень рационального в коммерческих делах.

При этом необходимо было соответствовать образу добропорядочного члена нового общества. Надо было соответствовать представлениям окружающих о чести и порядочности. Наконец, надо о было быть очень набожным человеком – регулярно посещать храм, беседовать с другими людьми на религиозные темы, вести себя как «добропорядочный католик».

Время от времени жизнь подбрасывала Кенту небольшие испытания. Но именно они могли стать неожиданным поводом для провала. Могли, если бы разведчик совершил неправильные действия, если бы его подвела реакция, интуиция, смекалка или просто не выдержали бы нервы.

Однажды в пансионат, где проживал Винсенте Сьерра, приехала семейная пара из Парижа. Это были на редкость общительные люди. Скоро уже все знали, что энергичная и разговорчивая дама – русская, коренная петербурженка, а ее муж – француз, прослуживший в Петербурге в качестве представителя знаменитой фирмы «Зингер» долгие годы.

Кент был наслышан об этой фирме. Кто из россиян не знал о ней? В редком доме довоенного Советского Союза не было недорогих, но исключительно надежных швейных машин с маркой «Зингер». Молодой человек невольно вспомнил характерный облик здания «Дома книги» на Невском проспекте, в котором, как он знал, в прежние годы размещалась эта очень респектабельная организация.

Эмигрировавшие

из России в 1918 году супруги ненавидели большевиков, Советский Союз, а заодно все, что было связано не только с ним, но даже с понятием «социализм». Они, не уставая, кляли СССР, республиканскую Испанию и марксистов. Зато объектом их горячей привязанности стал милый уругваец, который с терпеливой улыбкой выслушивал их бесконечные тирады, попыхивая трубкой с великолепным душистым табаком. Когда же русская дама узнала, что ее новый знакомый занимается изучением иностранных языков, она тут же азартно стала убеждать Винсенте в необходимости изучать язык Пушкина и Достоевского.

Дабы «уругваец» мог прочувствовать всю прелесть русского языка, дама тут же вызвалась провести с ним первый урок. Кент согласился. Каково же было его изумление, когда из уст благородной ламы посыпался такой шквал отборной русской матерщины, которую тот не слыхал со времен своего пребывания в должности разнорабочего на заводе. Мило улыбаясь, он был вынужден вслед за новоиспеченным педагогом повторять, коверкая на испанский манер, эти до боли знакомые с детства необычайно русские слова, придавая при этом своему лицу бессмысленно-вежливое выражение.

К великому счастью, знатоки русского языка вскоре уехали из Брюсселя, оставив полюбившемуся им способному лингвисту визитку со своим парижским адресом.

Об этом эпизоде разведчик рассказал Отто. Кент не исключал, что это была попытка выявления истинного лица «уругвайца», говорившего по-французски с русским акцентом.

К счастью, на этот раз все обошлось. Тем не менее, наученный собственным опытом, впредь он старался избегать разговоров по-французски с русскими эмигрантами, с которыми время от времени его сталкивала судьба.

Прошло уже несколько месяцев с того памятного дня, когда Кент впервые приехал в Брюссель. Разведчик сумел вписаться в пестрый «интерьер» столичной жизни. Он стал своим среди людей разных слоев общества и это была настоящая победа.

Постепенно разведчик начал сбор полезной информации. Ему удалось установить, что король Бельгии Леопольд III и бельгийское правительство, хотя и заявляли в открытую о своем нейтралитете, тем не менее вели тайные переговоры с представителями Франции и Великобритании. Содержание переговоров было неизвестно, но сам факт их ведения был для Центра новостью любопытной.

И Кент, и Отто понимали, что Бельгия стремится вести эти тайные переговоры, сохранив добрососедские отношения со своим грозным восточным соседом – Германией. Германия все больше и больше беспокоила бельгийцев, будоражила их умы. Как-то раз владелец «Селект скул» долго и взволнованно рассказывал Винсенте о сыне австрийского таможенного чиновника Шикльгрубере, который неожиданно для многих превратился во всесильного властителя Германии Адольфа Гитлера. Он поведал о том, что в 1924 году, сидя в тюрьме за попытку государственного переворота, Гитлер докучал своим сокамерникам бреднями на политические темы. Заключенным хотелось играть в карты, а не выслушивать излияния плохо говорившего по-немецки болтуна. Чтобы отвязаться от него, посоветовали ему записывать свои прожекты на бумаге. Дело закончилось тем, что в 1925 году эти записки были изданы под названием «Моя борьба». Правда, поговаривали, что эту книгу серьезно доработали более образованные единомышленники Гитлера.