Разведчик Пустоты

Дембски-Боуден Аарон

Пророк снова бросил взгляд на город внизу, прислушиваясь к музыке сердечного ритма обоих смертных. Сейчас их сердца забились чаще: убыстряющаяся, влажная барабанная дробь и соленый запах страха и пота начали волновать его чувства. Люди всегда пахли хуже всего, когда были напуганы.

– Я расскажу вам, отчего Империум так и не пришел за вами, – через какое-то время сказал Талос. – Оттого же, отчего у этого мира нет имени в имперских записях. Некогда Тсагуальса служила убежищем для величайших еретиков. Это было в первые годы после войны, память о которой сейчас превратилась

в легенду. Единственное, чего хочет Империум, – забыть об этом мире и о тех, кто некогда жил здесь. – Он снова обернулся к архрегенту. – Включая и тебя, Джир. Ты тоже связан с этим миром и потому запятнан.

Архрегент поочередно взглянул на каждого из них. Трофейные черепа и богато украшенное оружие; красные глазные линзы и гудящая боевая броня, питающаяся от массивных наспинных генераторов.

– А как зовут тебя? – спросил он, удивляясь тому, что голос свободно вырвался из сжавшегося горла.

– Талос, – прорычал в ответ гигантский воин. – Я Талос из Восьмого легиона, командир корабля «Эхо проклятия».

– А чего же ты надеешься здесь достичь, Талос?

– Я приведу Империум обратно к этой планете. Я ткну их носом в тот мир, который они столь страстно желали забыть.

– Мы четыре века ждали спасения от Империума. Они нас не слышат.

Повелитель Ночи мотнул головой, отчего сервосуставы его поврежденного доспеха недовольно взвыли.

– Разумеется, они вас слышат. Просто предпочитают не отвечать.

– Мы слишком далеко от Астрономикона, чтобы они решились на полет сюда.

– Хватит отговорок. Я сказал тебе, почему они бросили вас здесь.

Талос медленно перевел дыхание, тщательно взвешивая следующие слова.

– На этот раз они ответят. Я об этом позабочусь. Есть ли в вашей убогой общине лига Астропатов?

– Э… гильдия? Да, конечно.

– А другие люди с псайкерскими способностями?

– Лишь те, кто в гильдии.

– Ты не можешь солгать мне. Когда ты врешь, твое тело выдает тебя тысячей мельчайших сигналов. И каждый из них для меня словно зов боевой трубы. Что ты пытаешься скрыть?

– Время от времени среди псайкеров происходят мутации. С ними разбирается гильдия.

– Очень хорошо. Приведи ко мне членов этой гильдии. Сейчас же.

Архрегент даже не шелохнулся.

– Вы оставите нам жизнь? – спросил он.

– Посмотрим. Сколько душ в этом мире?

– Согласно нашей последней переписи, десять миллионов в семи поселениях. Жизнь недобра к нам здесь.

– Жизнь недобра повсюду. Галактика не питает любви ни к кому из нас. Я оставлю некоторым из вас жизнь и позволю влачить существование на руинах, пока вы дожидаетесь Империума. Если никто не выживет, то некому будет рассказать об увиденном. Возможно, один из тысячи доживет до прихода Империума. Необходимости в этом нет, но это внесет забавный элемент драмы.

– Как… Как ты можешь говорить о такой су…

Талос прочистил горло. Сквозь вокалайзер шлема это прозвучало так, словно танк переключал передачи.

– Я устал от этой беседы, архрегент. Выполни мои пожелания, и ты все еще сможешь стать одним из тех, кто переживет эту ночь.

Старик встал с кресла и выпрямился

во весь рост.

– Нет.

– Приятно наконец-то встретить человека со стержнем. Я восхищаюсь этим. Я это уважаю. Но сейчас не время для проявления сомнительной храбрости, и я покажу тебе почему.

Кирион шагнул вперед и сжал в кулаке жидкие волосы абеттора. Человек вскрикнул, когда его ступни оторвались от пола.

– Пожалуйста… – заикаясь, выдавил он.

Кирион, вытащив свой гладиус, с деловитым видом вспорол абеттору живот. Кровь хлынула потоком. Кишки повисли, почти выпав наружу, – их удерживали внутри лишь пальцы самого абеттора. Его мольба немедленно захлебнулась в отчаянном крике.

– Это, – обратился пророк к архрегенту, – происходит сейчас по всему тому пятну шлака, который ты зовешь городом. Это то, что мы делаем с твоими людьми.

Кирион, все еще удерживая абеттора на весу за сальные волосы, встряхнул умирающего. Последовали еще крики, перемежаемые влажными шлепками вонючей требухи, вывалившейся на палубу.

– Видишь? – взгляд Талоса не отрывался от лица архрегента. – Вы бежали в укрытия, загнав себя в безвыходную ловушку. А теперь мы с братьями найдем вас и сделаем то, что всегда делаем с трусами, бегущими, как последняя мразь.

Пророк протянул руку ко все еще живому, судорожно трепыхающемуся человеку, которого держал Кирион, и сомкнул пальцы железным кольцом вокруг его горла. Без всяких церемоний он швырнул тело на стол архрегента.

– Повинуйся мне – и один из тысячи избежит подобной судьбы. Ты будешь в их числе. Но если попробуешь бросить мне вызов, я не только не стану щадить никого из твоих людей, но и ты умрешь здесь и сейчас. Мы с братьями сдерем с тебя кожу живьем. Мы наловчились затягивать пытку, так что жертва умирает лишь через несколько часов после операции. Одна женщина протянула шесть ночей. Ее мучительные вопли длились часами, пока наконец ее не убило заражение крови.

– Лучшая твоя работа, – заметил Кирион, размышляя вслух.

Старик сглотнул. Теперь он уже не мог сдержать дрожь.

– Твои угрозы ничего для меня не значат.

Повелитель Ночи поднес руку к лицу архрегента и провел кончиками пальцев, закованных в холодный керамит, по сморщившейся коже и хрупким костям под ней.

– Нет? Когда в разуме просыпается страх, человеческое тело творит удивительные вещи. Все силы уходят на то, чтобы решить единственный вопрос: бежать или сражаться? В твоем дыхании появляется кислый запах гормонов, выделившихся в кровь. Спазм внутренней мускулатуры влияет на пищеварение, рефлексы и способность обращать внимание на посторонние вещи. Исчезает все, кроме угрозы. Тем временем влажная пульсация твоего сердца перерастает в грохот боевого тамтама. Кровь устремляется в мышцы, необходимые для бегства. У твоего пота появляется другой, более густой и пряный запах – так пахнет дрожащий от ужаса зверь, в последний раз метящий свою территорию. Уголки твоих глаз дрожат, реагируя на скрытые команды мозга, а он разрывается между двумя рефлексами: то ли смотреть прямо на источник страха, то ли закрыть глаза и не видеть того, что тебе угрожает.