Разведчики
Шрифт:
— Йодом не мажьте… Здравствуйте, товарищи, я принес стрептоцид. — Петр подошел, крепко пожал руки Гале и Юрию. Сегодня он казался другим, спокойным, очень располагающим к себе. — Вас, кажется, Галей зовут? Поддержите, Галя, голову. — Шохин присыпал рану на лбу стрептоцидом и быстро, умело забинтовал. Потом они сняли с Васыля гимнастерку и перевязали рану под ключицей.
— Теперь, друг, ложись и спи, — проговорил Петр, и Галя видела, как Васыль послушно закрыл глаза. — Вернусь часа через три… Побудьте здесь,
Васыль беспокойно приподнялся.
— Уходишь?
— Лежи тихо, Васыль, чужие могут услышать, а с тобой друзья.
— Я тихо… — Васыль лег. — «Сэрэд стэпу широкого…»
И он снова стал, теперь уже еле слышно, повторять так знакомые Гале строки.
До слез ей было жалко метавшегося в бреду Васыля: все это из-за нее…
Постояв у постели товарища, Шохин направился к выходу. Юрий остановил его.
— Одну минутку, — попросил он и, не спуская глаз с Шохина, протянул Петру конверт. — Здесь последняя записка твоего отца.
Сощурив глаза, смотрел Шохин на помятый синий конверт, еле подавил желание схватить это дорогое для него письмо. Мог ли признаться, что он и есть тот Петр Шохин — житель Деснянска, которому оно адресовано?! Наконец медленно взял письмо, отвернулся и так же медленно вскрыл конверт. На клочке серой оберточной бумаги с трудом разобрал слова:
«Прощай, дорогой сын Петр. На рассвете меня казнят. Береги мать и Оксану. Отомсти врагу. Родине служи честно, ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины. Твой отец Сергей Шохин».
— Где ты взял? — с трудом спросил Петр.
— В Чернигове моей матери передали из тюрьмы. Кто передал — она не знает.
Бледный, с подергивающейся щекой стоял Петр Шохин у входа. Но был по-прежнему спокоен его голос, когда он сказал Гале:
— Порошки Васылю давай через каждые два часа, — и твердым шагом вышел из шалаша.
Юрий и Галя переглянулись.
— Не понял я: записка-то от его отца?
— Конечно. Видел, как щека у него стала дергаться, как он побледнел? Вот выдержка!
— Надо бы мне с ним договориться, — повернулся Юрий к Гале.
В шалаше стало тихо, только маленькая пчелка деловито гудела над столом.
Галя легонько положила руку на голову Васыля:
— Юрко, жар-то у него какой!
— Врача надо! — решительно проговорил Юрий.
— С ума сошел? Как ты будешь о нем говорить? Придется самим лечить.
— Ну, с Константином-то Игнатьевичем можно потолковать. Он наш, советский.
— Прежде всего я деда Ивана опрошу. — Галя подошла к Юрию: — Пожалуйста, возвращайся скорее… Я тебя здесь подожду.
Выйдя, Юрий огляделся: Шохина не было видно.
«Куда он девался?» — подумал Юрий и зашагал по тропинке.
Петр стоял в густом, заросшем кустарниками лесу, высоко подняв голову, прислонясь к могучему стволу. В просветы между листвой были видны синее небо, плывущие
— Выполню твой завет, батько! Выполню!
«Прощай, дорогой сын Петр… — стучало в сердце, — Родине служи честно! Ничего нет на свете дороже нашей свободной Родины!» Отец может лежать спокойно: не было среди Шохиных и никогда не будет трусов. Даже дед Охрим, которому давно уже надо на покой, и тот объявил беспощадную войну оккупантам.
На круто спускавшемся к Десне песчаном берегу стояла в зарослях будка бакенщика. Берег густо зеленел осокой, в небольших заливчиках течение словно замирало в ленивом круговороте. Воздух был наполнен запахами реки, цветов, хвои. Дышалось легко.
Свои явки деснянские подпольщики назначали на Десне. Здесь было менее опасно, полицаи не шныряли, как в городе, мало обращали внимания на рыболовов.
Время перевалило за полдень. Юрий успел наловить почти полную сумку рыбы, а никого еще не было.
— Диду, где ж ваш парашютист? — чуть ли не в десятый раз спрашивал он. Загорелый, с черными вихрастыми волосами, Юрко походил на цыганенка.
— Прыйдэ. Чого у тебе така нетерплячка? Чи вже не клюе? — насадив на крючок черную пиявку, дед Охрим покрутил для разгона леску и забросил ее на середину реки. Почти сейчас же поплавок дедовой удочки резко нырнул. Дед Охрим взял удилище в обе руки, вытянул их перед собой.
— Нехай заглотнэ, як слид, — пробормотал он и, выждав, искусно «подсек». Леска натянулась, с шипеньем разрезая воду, пошла вправо, влево, потом к берегу, в осоку. Сжав губы, дед Охрим ловко подтянул пойманную рыбу, и вскоре в его руках бился крупный полосатый окунь.
— Це якысь непутевый попався, — весело проговорил дед Охрим.
Среди деревьев показался Шохин.
— Здоровеньки булы, диду! — поздоровался он и, взглянув на стоявшего на круглом большом камне Юрия, сдержанно улыбнулся: — Так вот какого вы, диду, мне партизана привели? С ним-то я уже познакомился!
— Як так?! — вскипел дед. — А як бы вин оказався…
Шохин перебил его:
— Не слепой я.
Юрий спрыгнул на песок:
— А я уверен был, что Ефрем Петрович с тобой говорил.
Петр присел рядом с дедом.
— Ловите-ка рыбу. Место хотя и глухое, а черт его знает.
— Розумни слова гарно и слухать, — согласился дед, передавая Шохину другую удочку. — Закидывай рядком, побалакаем.
— Я так понял: у вас есть организация?. — Петр посмотрел на Юрия. — Как насчет разведки? В бургомистрате, в полиции, в комендатуре есть кто из своих?