Разведчики
Шрифт:
— Сестру его Настю знаю и маты знаю, а бильш никого не знаю, — полицай вновь поднял винтовку. На лице его выразилось беспокойство.
— Я с Красной Армии утик… — тихо проговорил Шохин и заглянул в дверь. Надо было выяснить, есть ли еще кто в будке.
— Ой, брешешь ты, хлопче!
— А чого мени брехать? Дезертировал и все!
— Це так, — согласился полицай. — А маты и тебе выгнала, як и Остапа?
— Не бачыв я ще маты. Люди сказалы — хата наша сгорила, а де зараз живуть маты та сестра — не знаю. Послалы в МТС, сказалы, що Остап цистерны охраняе.
Полицай снял фуражку, грязными пальцами почесал взлохмаченные
— Вин трошки постояв, а потим я його зминыв. Живэ Остап от туточки недалеко, на базари. — Полицай вдруг решительно сказал: — Со мною до смены будешь. Брешешь, хата у Млынка не сгорила. И чого ты зразу не пишов до своей хаты?!
— С тобой, так с тобой, — Шохин вошел в будку, уселся прямо на пол, достал из кармана бумажку, сделал самокрутку. В воздухе разнесся аромат хорошего табака.
Полицай потянул носом, заерзал на скамье:
— Дуже дух гарный от турецького тютюна. Дай-ка закурить.
Шохин молча положил щепотку табаку на бумажку и подал полицаю.
— За шо ж маты выгнала и де вона зараз живэ?
— Нимцев не любэ, — неохотно ответил полицай. — а живэ вона на вулици Восьмого березня [9] . Там, де и жила. А ты, хлопче, не брешешь, що то твоя мать. Тебе часом не контузило у голову?
Надо было действовать. Каждую минуту мог кто-нибудь помешать.
— А ты давно фашистам продався? — с презрением спросил Шохин.
9
Восьмого марта.
— Ну, ты, паскуда! — прикрикнул полицай. — Сам-то дезертир.
— Так шо ж, шо дезертир. Воевать не хочу и немцам служить не буду. — Шохин выпустил густой клуб дыма и поднялся.
— Ладно, мы с тобой ще побалакаем, як кончится смена, — пробормотал полицай, поглядывая на винтовку. — А ну, дай ще тютюну.
Шохин полез в карман. Но вместо ожидаемого полицаем табака в руке Петра тускло блеснул пистолет.
— Руки вверх и сиди молча, паскуда, — направляя на полицая пистолет, негромко и раздельно сказал Шохин. — Крикнешь — на месте пристрелю. Схватят меня, скажу, что ты со мной встречался. Повесят меня — и тебя не пожалеют. Слушай и выполняй: я сейчас уйду, оружие останется при тебе. Мы пришли сюда из брянских лесов. Нас триста человек. Понятно? Сам подумай, да и другим скажи. Повернись спиной. Руки не опускай. — Обыскав полицая и убедившись, что у него нет другого оружия, Шохин вынул из винтовки затвор, бросил его на дорогу в песок. — Уйду — тогда возьмешь.
В окно Шохин увидел, как вдалеке у забора мелькнули две фигуры. «Прикрепили мину», — подумал он и, погрозив полицаю, быстро вышел из будки.
Полицай опустил затекшие руки и выглянул. Улица была пустынна, время хождения по городу закончилось. Он долго искал в вечерних сумерках затвор, наконец нашел его, ругаясь, очистил от песка, вложил на место, резким движением загнал в патронник патрон, хотел выстрелить, но опустил винтовку.
— Убьют, — в бессильной злобе прошептал он. А если немцы узнают, что приходил партизан, да начнут выпытывать? Гестаповские допросы хуже смерти… Триста человек из брянских лесов! Полицай беспокойно забегал от одного окошка к другому — он не мог понять, зачем к нему приходил партизан. Во дворе склада было все спокойно: никто там не ходил, никакого
Мысли полицая прервала частая винтовочная и револьверная стрельба…
Юрий с Чубарем незамеченными подобрались к складу горючего. Пехотной лопаткой вырыли под забором яму, через нее проникли во двор. С миной в руках Юрий пополз к среднему баку. Скрытый разросшимся вдоль забора бурьяном, Чубарь через щель следил за сторожевой будкой и одновременно за садом. До него донесся разговор. Узнав резкий голос Шохина, он облегченно вздохнул. Петр займется часовым, можно действовать.
Средний бак стоял на невысоких кирпичных столбах. Юрий подполз, приложил ко дну бака мину. Стукнув, она цепко пристала к железу. Взрыв должен произойти через полчаса. Но, волнуясь, Юрий не заметил, что передвинул рычажок, установив самое длительное время…
Главное сделано! Юрий подполз к Чубарю.
— Только бы Шохина полицай не арестовал, — тревожно зашептал Чубарь. — Что тогда будем делать?
— Выручать. Выберемся за Старогородку, подождем…
Прокрадываясь от дерева к дереву, они продвигались к дому Чубаря. До плетня оставалось каких-нибудь восемь-десять метров.
— А ну, стой! Хто такие? — прогремел окрик.
Двое полицаев с белыми повязками на рукавах бросились за комсомольцами.
— Стой! Стой! — послышались крики.
Резкий, переливчатый свисток, казалось, острыми иглами вонзился в мозг. Где-то с другой стороны послышались ответные свистки.
— Юрко, до нас в хату! Мать и Мария в Крыхаеве, — крикнул Чубарь, перескакивая через плетень.
Юрий бежал, не выпуская товарища из виду. Многоголосо лаяли собаки, полицейские свистки не умолкали. А люди спешно укрывались в домах за крепко запертыми дверями.
Вскочив в хату и пропустив вперед Юрия, Чубарь задвинул засов.
— Чуть не задохся. Думал, сердце лопнет, — глядя в окно, проговорил он.
Первое, что он увидел, — это бежавшего от забора человека с белой повязкой на рукаве.
— Полицай! — предупредил он. Недолго думая, поднял наган и, когда полицай подбежал почти вплотную к окошку, выстрелил прямо через стекло. Полицай закричал, повернулся на месте, стремглав бросился за плетень.
— Промазал, дурак, только себя выдал, — выругался Чубарь. — Они, гады, еще хату подожгут. — Айда за мной, через хлев!
Открыв дверь в сени, пробрались в хлев, оттуда во двор. Со всех ног пустились по огородам и садам…
Шохин, выйдя из будки часового, миновал соседний заброшенный двор, перебрался через какой-то заборчик. Он был уже недалеко от первой улицы Старогородки, когда раздались свистки, показались полицаи с винтовками. «Засыпались хлопцы!» — мелькнула мысль. Быстро повязав платком левую руку и вытащив пистолет, Шохин побежал вслед. Полицаи окружили небольшую хатенку с примыкавшим к ней сараем и открыли по ней стрельбу. В сумерках заплясали вспышки выстрелов. Стараясь быть незамеченным, Петр подобрался к одному из полицаев и выстрелил. Тот ткнулся в землю и затих.