Разведчики
Шрифт:
— Да не послала же, не говорила я этого, — Галина смотрела прямо на Вадлера, в глазах ее не было и тени волнения или страха. — Просто госпожа Зембровецкая была очень добра ко мне. И сказала, что если мне не удастся устроиться в Приморске и будет нужна помощь, я могу обратиться к ней. Вот я и пришла. Спросила госпожу Зембровецкую, а меня привели к вам.
Вадлер устало прикрыл глаза. Похоже, эта девчонка говорит правду. Он приказал всех, кто спросит о Зембровецкой, приводить к нему. Надеялся нащупать хоть какую-нибудь нить. Кто убил Людмилу? И как?
Надо, чтобы этот русский находился в приличных условиях. Взять разве эту румяную медсестру? Гм, может, раненый с ней будет откровенней. Вначале эта мысль только мелькнула, потом Вадлер вернулся к ней: это, пожалуй, находка. Что, если попробовать?
— Мы, конечно, проверим все, что ты тут наговорила. Если соврала…
— Да не вру я, вот пристали! И чего врать-то мне, — Галя для убедительности даже руки приложила к груди.
— Ладно. Ты будешь работать в госпитале. И не санитаркой, а медсестрой. Пока что на твоем попечении будет один раненый. Русский, — Вадлер сделал паузу и внимательно посмотрел на Галю.
Лицо девушки не выражало ничего, кроме безграничного восхищения добротой господина Вадлера и благодарности ему.
— Но услуга за услугу. Я помогаю тебе, ты должна помочь мне.
— Ой, да я все, все сделаю! Все, что вы прикажете.
— Хорошо. Тогда слушай…
Так вот он какой, разведчик Руднев. Продолговатое смуглое лицо, черные, лихорадочно горящие глаза, брови… О таких говорят: соболиные, вразлет. А ресницы, как у девушки, пушистые, длинные. Красивый парень. Ни синяки, ни кровоподтеки не портят это лицо. Галя подолгу вглядывается в него, стараясь уловить в глазах раненого проблеск мысли, сознания. Но напрасно.
Что же ей делать? Как спасти, выручить из госпиталя Руднева? Как выполнить задание Грозного?
Третий день уже она здесь. Почти безотлучно при раненом. Аккуратно выполняла все распоряжения врача, высокого, сухопарого немца. Он надменен, этот врач. За три дня не сказал Гале ни слова. Все распоряжения передавал в письменном виде. Каждое утро, осмотрев раненого, он молча протягивал Гале вырванный из блокнота листочек с назначениями. Причем смотрел немец поверх Гали. Видимо, присутствие здесь, в немецком госпитале, русской медсестры было ему не по вкусу. Как и возня с этим раненым. Однако лечил он его добросовестно — приказ генерала Розенберга должен быть выполнен.
Так же добросовестно выполняла Галя все предписания врача. Но Руднев не приходил в сознание. Метался в горячке. Бредил, вскакивал, порывался бежать. Галя с трудом удерживала его в постели ласково приговаривая, укладывала на подушки.
К исходу второго дня в палате появился Вадлер.
— Узнали что-нибудь?
— Нет. Он без сознания.
Руднев зашевелился, медленно приподнялся,
— Иди! — коротко бросил Гале Вадлер, придвигая к постели табуретку. — Надо будет, позову.
Когда минут через сорок по вызову Вадлера Галя вошла в палату, подполковник встретил ее хмурый, недовольный. И Галя поняла, что ничего нужного узнать из бессвязного бреда раненого Вадлеру не удалось.
Солнечный зайчик, пометавшись по стене, скользнул на лоб Руднева, потом заплясал на закрытом веке. Руднев поморщился, вздохнул и открыл глаза.
Галя напряженно ловила его взгляд. Вначале он был таким же, как все эти дни — бессмысленным. Потом в глубине зрачков вдруг что-то дрогнуло, обычно блуждающие, они нашли какую-то точку и замерли на ней. Теперь Руднев смотрел на Галю. Она поняла, что он видит ее.
С трудом разлепив бледные губы, раненый прошептал.
— Где… я?
— В госпитале.
— У наших? — он даже рванулся с постели.
Галя отрицательно покачала головой.
— У немцев.
— А ты?
— Я — медсестра.
— Русская?
— Да. Русская.
Откинувшись на подушки, раненый закрыл глаза. Некоторое время оба молчали. Потом Галя осторожно тронула Руднева за руку. Она знала, что вот-вот он может снова потерять сознание, поэтому нельзя было терять ни минуты.
— Вам надо выбраться отсюда. Я помогу.
Раненый по-прежнему молчал, и Галя решила, что она опоздала, что он опять в забытье.
Но когда она осторожно провела рукой по его лбу, он вдруг, весь сжавшись, ударил ее в грудь загипсованной рукой. Отпрянув, Галя увидела его широко открытые глаза, полыхнувшую в них ярость. Но удар был слабым, видно, не много сил осталось в этом израненном теле.
Галя встала, отошла к окну, полуобернувшись взглянула на Руднева. Он настороженно следил за ней.
Самое сложное убедить его в том, что она говорит правду. Сломить его недоверие. Как это сделать? Все остальное у нее продумано.
Она снова подошла к постели, села на табурет, зашептала:
— Вы должны мне верить. Я от партизан. Почему вы не хотите поверить? Вы же ничем не рискуете. Немцам известно, что вы разведчик. Какой же смысл мне вас провоцировать. Вы должны, должны мне поверить.
Руднев лежал с закрытыми глазами, но по выражению его лица Галя понимала, что он слышит ее.
— Сегодня, наверное, опять придет Вадлер. Позже вечером врач-немец. Они не должны знать, что вы пришли в себя. Продержитесь еще немного. Завтра вечером нас здесь уже не будет. Все. Больше я ничего вам не скажу и ни о чем не спрошу.
Галя плотно прикрыла за собой дверь и, накинув крючок, присела на кровать. Она жила тут же в госпитале, в крохотной комнатушке, где едва-едва вмещались узкая койка, тумбочка и стул. Вадлер приказал не выпускать медсестру из госпиталя, и приказ этот ревностно исполнялся. Впрочем, Галя не делала попыток пробраться в город — незачем.