Разведка без мифов
Шрифт:
Кто же это наплел Хемингуэю небылиц о диверсиях и разведчиках? Кто так бессовестно посмеялся над журналистом? Есть у меня на подозрении один человек. Вы, конечно, уже догадываетесь, кто. И напрасно. Не он.
«Скажите, по ком звонит колокол?»
Так называется очерк Яковлева, к которому мы уже не раз обращались, почти целиком построенный на рассказах Мамсурова об Испании, о Хемингуэе и его романе, о себе. Написано мастерски, но никакого доверия этот материал теперь уже не вызывает.
В ноябре 1936 года я занимался организацией рабочих отрядов. В них было около пятидесяти тысяч человек — говорит Мамсуров.
Откуда я это знаю? От самого Мамсурова, от Спрогиса, от матери. После Испании Паршина и Спрогис поженились и жили в одном доме и в одном подъезде с Мансуровым на Большой Калужском улице. Меня еще не было тогда на свете, но позже, в 50-х годах, мы тоже были соседями на той же улице, только жили напротив, через дорогу. Многие знаменитые разведчики и контрразведчики бывали у нас, много рассказов я слышал. Тут уж соврать не дадут. Стоит кому-нибудь увлечься, его тут же «мордой об стол» прикладывают. А пресса… Да какой разведчик станет серьезно говорить с журналистом? У них же цели диаметрально противоположные: у разведчика — все скрыть, у журналиста — все рассказать. Вот первый и путает имена, места, даты и факты, а второй несет околесицу. Не будем поэтому осуждать Мамсурова. Он все сделал правильно. И Хемингуэй хорошо прочувствовал на себе отношение к журналистам:
— Кругом много разговоров о завтрашнем.
— Безобразие! Всех журналистов надо расстрелять… (стр.431)
А вот как встречал журналистов командир 12-й интербригады Матэ Залка:
Гоните его к чертовой матери! Понадавали пропусков кому не лень — всяким подлецам, международным литературным аферистам и даже патентованным шпионам, числящимся сотрудниками сомнительных изданий. А господа журналисты не столько в газеты пишут, сколько информируют Франко. Этот же вон еще и фотограф! Сегодня он нас на пленку, а завтра на наши головы бомбы посыплются. Нет и нет! Выпроводите его взашей. Не послушается — прикладом! (Из воспоминаний А. Эйснера. «Новый мир», 1968, № 6, стр. 157)
Тем не менее, встреча Мамсурова и Хемингуэя состоялась:
Еще в Мадриде Кольцов сказал, что хочет познакомить меня с большим американским писателем. «А на кой черт он мне нужен?» Должен признаться, что фамилию Хемингуэя я слышал тогда впервые. «Он хочет посмотреть отряды. Расспросить тебя» — объяснил Кольцов. Это мне совсем не понравилось, поскольку я строжайше соблюдал конспирацию. (…) Однако Кольцов настаивал. («Журналист», стр. 58)
«Кольцов настаивал» — такое объяснение может сойти для журналиста, но не для нас с вами. Роль Кольцова в Испании сильно преувеличена. Несмотря на то, что он был корреспондентом «Правды», представителем ЦК и личным информатором Сталина, с ним мало считались и особенно не церемонились. Например, Артур Спрогис, несмотря на неоднократные просьбы, не допустил Кольцова даже в расположение отряда. Да что там Кольцов! Когда к Спрогису приехал начальник Генерального штаба Касадо и спросил, чем занимается отряд, он отказался говорить что-либо о своей работе. Вот в отелях, штабах и ресторанах Кольцов был в почете, поэтому и у Хемингуэя, крутившегося там же, он выписан в романе лицом влиятельным (Карков).
И все-таки встреча Мамсурова и Хемингуэя состоялась:
Мы встречались три дня подряд. Беседы начинались в шесть вечера и кончались за полночь. Сидели в ресторане, ходили по улицам. Я рассказывал о диверсионных группах. — Говорит Мамсуров Яковлеву (стр. 58).
Врет, конечно. Представьте себе, что вы работаете в Разведуправлении и подошли к столу своего товарища за сигаретой. Знаете, что он сделает первым делом? Прикроет чистым листом документы, с которыми работает. А представьте себе разведчика, который в буфете рассказывает своему товарищу из соседнего отдела о своей работе. В лучшем случае он получит выговор, в худшем — уволят. А теперь представьте себе разведчика, рассказывающего о своей работе постороннему человеку, например, в гостях. В лучшем случае его уволят. В худшем — посадят. А если разведчик рассказывает о своей работе иностранцу? В лучшем случае — посадят, в худшем — поставят к стенке. Если же это сделает разведчик в военное время, его в лучшем случае сразу поставят к стенке. А что происходит в нашем случае? Руководитель военной разведки в военное время в чужой стране, находясь на нелегальном положении, рассказывает о своих диверсионных группах американскому журналисту!!! Три дня подряд!!! Да уже на второй день Мамсуров продолжил бы свой рассказ в Москве в подвале Лубянки.
То, что Мамсуров пошел на эту встречу говорит о том, что она была и санкционирована, и организована, центральным руководством. Зачем? Мамсуров — разведчик, Хемингуэй — иностранец. По-моему, все ясно. Что-то он, конечно, должен был говорить, но мы уже стреляные воробьи и знаем — «ни слова правды».
Из воспоминаний Е.Паршиной: Когда вышла эта статья в «Журналисте», я пришла к Хаджи и спрашиваю: «Неужели ты помнишь, что врал Хемингуэю тридцать лет назад?» Он так засмеялся: «Конечно, нет». Вообще, Хаджи врал артистически! Прямо на ходу! Так все расскажет, интересно, с подробностями, но, конечно, ни слова правды. А иначе и нельзя — какой же разведчик правду скажет!
А литераторы, знай себе, пишут:
Многое из того, что Хемингуэй рассказал в романе «По ком звонит колокол» — о действиях партизан, он взял со слов Хаджи. (Илья Эренбург).
Два вечера Эрнст Хемингуэй просидел с ним в отеле «Флорида» и впоследствии сделал смелого Хаджи прообразом одного из героев романа «По ком звонит колокол». (Роман Кармен).
Много позже при встрече в Москве генерал Мамсуров рассказывал генералу Винарову, что Хемингуэй записывал в свой блокнот все подробности его рассказа о нескольких операциях в тылу противника. Отсюда, наверное, и поразительная точность в описании действий минера, когда в романе Роберт Джордан взрывает мост. (М. Корнеевский, А. Сгибнев).
В произведениях Хемингуэя почти всегда угадывается подлинная история, участником или свидетелем которой был писатель. Угадывается настолько ясно, что позволяет говорить о Хемингуэе, как о своеобразном документалисте… (Е. Яковлев).
Нет. В Испании Хемингуэй очень мало видел и многого не понял. Многих журналистов вообще не пустили дальше Барселоны и Валенсии. Ему удалось попасть в Мадрид, но дальше его пускали редко, поэтому большее время он проводил во «Флориде», ресторанах и барах (не знаю, видел ли его кто-нибудь трезвым), расспрашивая военных, в основном, штабников. Старался чаще бывать в заселенном советскими советниками отеле Гейлорда.