Развод за одну ночь
Шрифт:
– А что же там написано?
– Бумажку здорово потрепало. Чудо, что оперативники ее вообще нашли. Но молодцы, все-таки обнаружили, да еще и сообразили, что это такое. Видимо, закончив свое дело, маньяк отрезал бы прядь волос у жертвы, а вместо нее прикрепил эту записку.
– Она какая-то вся истерзанная, – критически заметила Кира.
– Ну, еще бы. Ведь мы сняли ее с ежевичных колючек. Видимо, преступник потерял ее, продираясь сквозь заросли.
– А еще что-нибудь удалось найти?
– Нет. Не особо. Несколько смазанных отпечатков пальцев, возможно,
– Вопрос, я так понимаю, в том, чтобы его сцапать.
– Верно.
Подруги вновь уставились на клочок в полиэтиленовом пакетике. Теперь он казался им куда более привлекательным. И девушки, затаив дыхание, любовались драгоценной уликой.
– Ну, а что там написано?
– Честно говоря, стишки весьма второсортные. «Люблю тебя, как снега цвет. Люблю тебя, как солнца свет».
– И все?
– Все.
Подруги были разочарованы. Они готовились услышать нечто куда более драматичное и трогательное.
– А чьи это стихи? – все же спросила Леся.
– Меня это тоже заинтересовало, – живо откликнулся следователь. – Я немного порылся в Сети и нашел эти строчки. Они принадлежат Анатолию Слепневу.
– Поэту?
– Артисту. Одна из многочисленных звезд, которые горят на нашей эстраде.
– Он популярен? Что-то я его имени не припомню.
– Потому и не припомнишь, что популярность у Слепнева такая же, как и тексты его песен. Весьма средненькая.
И тем не менее для самих сыщиков эта улика была поистине драгоценной. Ведь с ней можно было завтра отправляться на встречу с достойнейшим профессором психиатрии Ростиславом Владимировичем Кулешом. Следователь обещал, что тоже поедет с подругами. И девушки решили, что сегодня они затевать разговор о Сереже и его возможном усыновлении Еленой Николаевной и ее влиятельным супругом уже не будут. Они поговорят об этом с Сосулькином завтра.
Утро вечера, как известно, мудренее. Сегодня и они сами не в лучшей форме, и у следователя в голове бродят совсем другие мысли. К чему просить его об одолжении, рискуя получить отказ?
Кулеш оказался невысоким, но весьма крепеньким толстячком с абсолютно лысой головой и маленькими, но умными и проницательными глазками. Изъяснялся он, оснащая свою речь одному ему известными медицинскими терминами, которые подруги благополучно в одно ухо впускали, а в другое выпускали. Зачем перегружать свой мозг вещами, которыми этот человек занимался не один десяток лет? Все равно всю глубину темы они за один разговор не познают. А иной раз поверхностное знание куда хуже откровенного незнания.
Но Сосулькин оказался на высоте положения. Они с профессором говорили на одном языке, оказывается, Сосулькин имел помимо юридического еще и медицинское образование и теперь легко переводил подругам то, что считал нужным.
– Ты понимаешь все, что он говорит? – улучив момент, когда профессор отвлекся на поиски каких-то своих записей, касающихся личности «сочинского» маньяка, тихонько спросила Леся у следователя.
– Конечно. Мой отец говорил точно так же. Беседа с профессором сильно напоминает мне мое собственное детство, когда отец вызывал меня к себе в кабинет и распекал за какую-нибудь провинность. Он никогда грубо не выражался, употреблял исключительно медицинские термины и названия заболеваний, которыми я, по его мнению, страдал.
– Значит, тебя не наказывали?
– Хуже, меня лечили.
Но на этом увлекательный экскурс в детство Сосулькина закончился, потому что профессор вынырнул из-за горы своих бумаг.
– Многое мой секретарь уже перенес в компьютер, но дело «сочинского» маньяка и его подражателей осталось в прежнем виде. Как-то я не ожидал, что этот тип даст о себе знать снова. Основная волна подражателей уже схлынула. Я был уверен, что больше мы никогда не услышим ни о ком из них.
– Речь идет именно о подражателе?
– О, да. Одном из многих. И смею сказать, не о самом лучшем из них всех. До оригинала ему как «хрущевке» до Останкинской телебашни.
– Даже так?
– Сам «сочинский» маньяк, как его прозвали в прессе, был, по моему мнению, личностью неординарной, образованной и в высшей степени начитанной. Вероятно, этот человек по образованию был искусствовед, историк или филолог. Смерть он изучал долго, используя многие труды великих поэтов, писателей и философов. Смерть представлялась для него высшей точкой человеческого существования. Он стремился облагородить ее. Лично я считал и считаю до сих пор, что, убивая девушек, он оказывал им в некоторой степени услугу.
– Услугу? Лишая их жизни?
– Но при этом сохраняя их красоту и молодость. Они оставались молодыми и прекрасными в памяти тех, кто их знал. Старость, увядание и болезни – это было не для них. Только нетленность, память в сердцах и вечная красота.
Эка загнул профессор! Еще чуть-чуть, и он начнет оправдывать деятельность маньяка.
– Ладно, оставим его. Ведь нынешнее убийство было совершено не им? Елена Николаевна совсем не брюнетка. И она гораздо старше двадцати лет.
– Какое из двух преступлений вы имеете в виду? Тело под грушей или женщина на пляже? Кстати, она ведь осталась жива?
– Да. Нам удалось согнать маньяка прямо с нее. Он убегал, поддерживая свои штаны.
– И это еще одно подтверждение того, что преступление было совершено подражателем. Настоящий «сочинский» маньяк никогда не насиловал своих жертв.
– Нет?
– Говорю же, в его действиях не было жажды обладания или насилия. Он оказывал прекрасным молодым девушкам услугу, сохраняя их красоту на века.
Хороша услуга! Да и профессор этот тоже хорош! Рассуждает тут, словно бы даже оправдывая мерзавца, отправившего на тот свет не один десяток молодых девушек. А ведь сколько горя тот причинил людям. У каждой убитой им красавицы были родные, мать, отец, жених, в конце-то концов. И они вовсе не нуждались в услугах какого-то психопата, который возомнил себя вершителем чужих судеб.