Развод. Цена нелюбви
Шрифт:
– Липа, открой дверь. Прекрати это безумие. Нам нечего делить. И денег у меня нет. Отец составил завещание. Вы не получите ничего в случае моей смерти. Все отойдет благотворительным фондам. Такова была последняя воля отца.
– Врешь,– шипит Липка, глядя на дисплей телефона включённого на громкую связь. Долгие гудки раздражают, сводят с ума. Но она раз за разом набирает номер матери. В ее глазах я вижу безумие, и задыхаюсь от жалости к этой потерявшейся в своих обидах глупой взрослой девочке. – Ты врешь сука, лишь бы спасти
– Липа, я говорю правду. Открой дверь. Никто не станет тебя задерживать.
– А ты знаешь, что это я стреляла в твоего Северцева. Надо было его убить сразу. Чтобы ты скинула своего сопляка от горя. Жаль у меня рука дрогнула. Очень жалко.
– Липа, я тебе обещаю, что никто не станет тебе мстить. Просто сделай правильный выбор. Я тебя знаю, ты не убийца. Просто…
– Жри свой лед. Ты же его хотела, – скалится Липка, снова нажимает на кнопку вызова.– Ешь давай, может хоть помолчишь немного.
– Ты маме звонишь? – спрашиваю, вытаскивая упаковку льда из тележки. Голова кружится, страшно хочется пить и сладкого. Сдираю фантик с лакомства. Липа вдруг замирает, прислушивается. Напряжена как пружина.
– К окну, быстро,– хлесткий приказ заставляет меня подчиниться. Я смотрю на подругу, которая безумна. Сейчас мне это ясно абсолютно точно. И в руке ее появляется маленький шприц, полный желтоватого лекарства. – Открой его. И не выкрутасничай. Этой дозы хватит, чтобы ты не быстро сдохла. Но если будешь послушной, то я не стану тебя мучить.
Нет. Только не это. Пальцы не гнутся, когда я пытаюсь повернуть ручку на оконной раме. Северцев, о господи… Она ведь знает наверняка, как умерла Валентина. И если мой капитан потеряет меня снова вот так, он просто… Да, я соврала Липе, сказав, что все наследство уйдет фондам. Нет. Все получит человек, которого я вписала в бланк завещания самолично. Тот, кому я доверяю. Единственный, не принадлежащий к семье Майорова кровно. Мой любимый Северянин. Он, правда еще об этом не знает.
Холодно. Или не от холода меня трясет, а от предчувствия скорой смерти. И я кладу руку на живот, чтобы почувствовать снова неразрывную связь с маленьким человечком, который тоже ощущает опасность сейчас.
– Ешь лед,– приказывает моя сестра, приближаясь ко мне. Я вгрызаюсь зубами в уже оплывший ледяной брикет, чувствую странную горечь, которой не должно быть в этом лакомстве. Липа стоит рядом с выражением невозмутимости на лице.
– Открой дверь,– любимый голос звучит спокойно. Северцев, он спасет меня и нашего с ним ребенка. Он тут. Он рядом.– Отпусти Ирину. Я тебе обещаю, что ты уйдешь беспрепятственно.
– Да пошел ты,– смеется Липа, медленно идет ко мне. – Хотя… Где моя мама?
– Ее допрашивают уже. И светит ей в пожизненное. Не уподобляйся той, кому ты никогда не была нужна,– ровный голос Северцева дрожит, что-то происходит, он просто отвлекает безумицу. Я это понимаю. И она… И она это понимает.
– Лезь на подоконник,– скалится Липа и танцующей походкой идет в мою сторону.– Не понравился лед, значит? Неблагодарная ты сука.
Удар по лицу заставляет меня задохнуться. Живот обхватываю руками, пытаясь защитить самое дорогое.
Замок в двери искрит, и через минуту я вижу Северцева. Который врывается в комнату в компании трех охранников. Замирает на месте, глядя на меня, стоящую на краю бездны. И я вижу затравленный ужас в любимых глазах.
– Что ты хочешь? – выдыхает он.
– Маму и три миллиона долларов. Хотя… Знаешь, мент, о чем я мечтала всю жизнь? Чтобы мама была только моя. Эта дура мне мешала всегда, волоокая. И муж ей достался лучший из лучших, и деньги и слава и богатство и даже ты… У нее есть то, что она любит. У нее есть сопляк в пузе. Я думала, что если у нее все отберу, будет честно. А она опять на коне. Правда глупость?
– Абсолютная. Твоя мать тебя бросила, ради богатого мужика, но он ее раскусил. Не быстро, но все же. И ты, считай, сиротой росла, только потому, что Лидия тебя не любила никогда. Никого она не любила, кроме денег. И Ирину тоже. Тебя она сделала марионеткой в своих играх, поманив пальчиком. Иришку – жертвой золотому тельцу,– хрипит Аркадий, не сводя с меня своих глаз, полных любви и желания укрыть меня, защитить.– Я ведь тебя пристрелю сейчас. Не заставляй меня.
– Врешь ты все. Врешь, сука. Мама любит только меня. И не пристрелишь ты меня. Ну, что ты. Не пристрелишь. Ты же мусор. Не пойдешь против закона. Ну и… Тебе же не впервой любовь свою терять. Они летают. Дорогой, они все летают.
Липа вскакивает на подоконник рядом со мной. Ее рука на моей шее, игла шприца впивается в кожу.
– Стреляй. Ну же?
– Отпусти меня. Липа, пожалуйста,– я задыхаюсь от страха, от боли, от бессилия.– Мы же с тобой сестры. Мой ребенок… Пожалуйста. Мы все сделаем, чтобы маму вытащить. Я обещаю. Я ее тоже очень люблю. Липа, ты же хорошая и…
В ее глазах мелькает подобие человечности. Хватка на моей шее слабеет. Всего миг, я вырываюсь из захвата, падаю на пол. А потом… Я вижу движение Северцева. Он будто в воздух подлетает. Врезается в замершую на подоконнике Липу и вместе с ней исчезает в темном воздухе улицы. Я слышу визг и только тогда понимаю, что ору во все горло, сдирая в кровь связки. Нет, не может быть. Невозможно. Живот скручивает очередной приступ судорожная боль. Чьи то руки подхватывают меня и несут не пойми куда. Мне нельзя отсюда. Северцев же сейчас вернется. А меня нет.