Развод. (не) наша дочь
Шрифт:
— Что такое панкейки? — спрашивает со всей серьезностью.
После этого вопроса я, желавшая рассмотреть ее родимое пятно, напрочь об этом забываю. Не понимаю, как так вышло, что ребенок не знает о существовании панкейков, когда отец переводил ее матери по двести тысяч?
И дядя этот еще. Оборачиваюсь, чтобы высказать ему, но в палате неожиданно никого не оказывается. Наигрался в родственника? Плохо, если так. Ника будет чувствовать себя брошенной. Матерью, бабушкой, отцом и дядей. А я ей… чужая тетя, с которой она идет на контакт, потому что других женщин здесь
— Вот ваш завтрак, — в палату входит улыбающаяся медсестра.
Передает поднос мне, и я уже размещаю его перед Никой. Устанавливаю ножками по обе стороны от девочки.
— Вот это панкейки, — указываю на красиво оформленное блюдо с ягодами и медом.
— Буду это, — заявляет и принимается есть.
Уплетает с аппетитом, но все так и не съедает. Делаю вывод, что ест в принципе мало, значит, нужно гармоничнее подбирать продукты, чтобы всего хватало. И витамины, наверное, нужны.
Входная дверь снова хлопает. Мне и поворачиваться не нужно, чтобы понять, что это не Назар.
— Я Давид, — неожиданно сообщает мужчина. — Подумал, пришло время познакомиться.
— Вы правда мой дядя? — переспрашивает Ника уже у него.
— Правда. Брат твоей мамы.
— Мамы, — повторяет так, будто пробует слово на вкус и никогда раньше его не произносила. — Бабушка сказала, что мама очень-очень далеко, и я ей не нужна, — заявляет на полном серьезе.
— Мы твою маму обязательно найдем, — обещает Давид, из-за чего получает мой укоризненный взгляд.
Девочка не нужна была ей шесть лет. Сомневаюсь, что это изменится.
Глава 13
Давид
Удивленно наблюдаю за тем, как Ника поворачивается к женщине спиной и терпеливо ждет, пока та рассмотрит ее родинку на пояснице. Я тоже присматриваюсь. Вроде как обычная. По крайней мере чего-то сверхординарного я не замечаю. Похоже на звезду, да, но чтобы из-за этого тащить девочку на тест ДНК?
— Такая же, — ошарашенно произносит женщина.
— А что это значит? — любопытствует Ника.
— Это значит, что у вас одинаковые родинки, — отвечаю, пока женщина не начала вдаваться в полемику и рассказывать Нике о вероятности своего материнства.
Женщина недовольно поднимается на ноги и отходит к окну. Я же думаю о том, что даже не знаю, как ее зовут. Когда я представлялся, она не соизволила ответить мне тем же.
— Свою не покажете? — подхожу ближе к ней.
— Что? — легкий полуразворот в мою сторону.
— Вашу родинку на пояснице не покажете?
— Вам?!
Так звучит это ее «вам», будто максимум, что она может мне показать, это средний палец.
— Я принимаю решение об анализе.
— Хотите мне отказать?
— Вдруг вы просто ненормальная, и никакой родинки у вас нет?
На ненормального из всех, кого я сегодня повидал, похож только папаша Ники. Вот правда,
Она поворачивается ко мне спиной. Ведет плечами, задирает голову вверх, будто бы ища где-то там поддержки. А затем прикасается к кофте по бокам руками. Тянет ее вверх. Не сильно, но вполне достаточно для того, чтобы я рассмотрел родимое пятно. Так сразу и не скажешь, но кажется, что оно идентично тому, что я увидел у Ники.
— Насмотрелись?
Не дождавшись моего подтверждения, опускает свитер и разворачивается ко мне лицом.
— Я не спятила, ясно вам?
— Я этого не говорил.
— Но наверняка подумали.
— Читать мысли вам не удается, — замечаю, ловя себя на мысли, что мне действительно нравится с ней разговаривать. — Скажете свое имя?
Женщина замирает, смотрит на меня, а затем улыбается, слегка мотая головой из стороны в сторону.
— Настя. Простите, я… как-то даже не подумала.
Настя. Никаких тебе Милена, Валериана, Доминика. К таким именам я привык за последние годы. И к темам, даже и близко не касающимся родинок и детей. Разве что сами девушки иногда были такого возраста, что их смело можно было записывать в дети. Не по цифрам в паспорте, конечно. В эскорте, где этих девочек доводилось встречать, за этим следили строго. Только совершеннолетние и образованные. Первое бесспорно, ко второму у меня было много вопросов.
Так что Настя в каком-то роде глоток свежего воздуха. Женщина. Взрослая и красивая, самоуверенная. Готов поспорить, она не сидит дома и не готовит борщи. Иногда — возможно. Но у нее есть любимая работа. Сфера деятельности, в которой она чувствует себя уверенно.
— Что будет с Никой?
— Если вы не окажетесь ее мамой? — снижаю голос до шепота, хотя сомневаюсь, что увлеченная принесенной медсестрой детской книжкой Ника что-то слышит.
— Да.
— Я заберу ее к себе.
— У вас есть опыт общения с детьми?
— Нулевой. Но у меня есть возможности. Лучшая школа, няни, кружки.
— Девочке нужна семья.
— Вы готовы ею стать? Матерью для дочери любовницы?
Вижу, что нет. По резко вспыхнувшему гневу во взгляде, который Настя, впрочем, быстро гасит.
— Ваш муж не готов забрать дочь, — замечаю. — И я, уж простите, не готов ее ему отдать.
— Но если он захочет…
Настя пытается сказать, что заберет Нику. Надавит, наверное, где нужно, подключит знакомых. Сделает все то, что я терпеть не могу обычно. Лизать другим у меня всегда получалось плохо, поэтому всего, что у меня сейчас есть, пришлось достигать потом и кровью. Зато теперь кто-то до бесконечности лижет, а я приказываю. И мне хватает власти сделать так, чтобы мой приказ исполняли.