Развод. Расплата за обман
Шрифт:
— Знаю-знаю, — продолжает бурчать Виола, стягивая с моих слегка отекших щиколоток простые серые сапоги из кожзама. — Повезло Александру Ильичу, ничего не скажешь.
— Ви, ну хватит, а? — беззлобно прошу. Несмотря на то, что я очень благодарна дяде Саше за работу, подруга считает, что это он должен меня благодарить. Не каждый день найдешь дешевую рабочую силу без надобности предоставлять соцпакет и платить за нее налоги. Я же предпочитаю считать, что мы взаимовыгодно помогаем друг другу. Да, возможно он и наживается на мне, но если бы не он… —
— Ты всегда можешь продать свои побрякушки. Сама же говорила, что одних сережек этих хватит на несколько месяцев безбедной жизни.
— Нет, — мотаю головой и машинально подношу руки к ушам. — Это на операцию.
— А браслет на восстановление, я помню, — Виола убирает сапожки в тумбу и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться с табуретки. — Ты просто удивительная женщина, в курсе, да? Я бы на твоем месте все до копейки стрясла с мужа! Почему ты одна должна это тянуть?
— Ты не понимаешь, — вздыхаю обреченно.
Мы не впервые заводим этот разговор и с каждым разом мне становится все сложнее аргументировать свое решение. Если в начале я боялась того, что Марк снова отправит меня на аборт, то сейчас, на таком сроке я понимаю, что этот страх пора оставить в прошлом. Но не могу. Его слова до сих пор преследуют меня во сне и наяву. Боюсь, они глубоко впитались в мою кровь и переписали днк. Теперь, вместо генов, отвечающих за доверие, там лишь пустота.
— Я расскажу Марку о ребенке. После того, как он родится. И… после операции.
Он имеет право знать. А я имею право пройти через этот ад без его жестокого «а я же говорил». Потому что несмотря на все обследования, несмотря на кучу анализов и десятки разных мнений… у меня все еще нет гарантий, что с моим малышом все будет хорошо.
Виола это знает. Она была со мной в самые трудные моменты. Помогала шерстить информацию в интернете, утешала… По большому счету, даже наша дружба началась с утешения.
Когда мы только познакомились, я сторонилась соседки. А она не особо горела желанием заводить дружбу с вечно хмурой депрессивной девушкой.
Но однажды, когда я в очередной раз рыдала в подушку, она зашла ко мне посреди ночи и села на край узкой тахты. Погладила по плечу и искренним сочувствием спросила:
— Ну, ты чего ревешь? Мужик бросил? Не бойся, справишься, — а я только головой мотала и не могла объяснить, что это я его бросила. Потому что не умею иначе. Ведь если любишь, то должен быть на одной стороне, а не играть втемную друг против друга.
— Давай, успокаивайся, — она неловко обняла меня, продолжая гладить по волосам, — малышу в животе нельзя нервничать.
Тогда я не выдержала и рассказала ей. Не все, умолчала, что Марк пытался отправить меня на аборт. Хоть мы и не вместе уже, мне тяжело говорить о нем плохо. Мы проговорили с Вио до самого утра, а потом, когда на улице начал задаваться очередной пасмурно-серый день, я подала документы на развод.
Чтобы двигаться дальше, нужно перестать оборачиваться назад.
Ради моего ребенка.
Этим я и занималась в оставшееся свободное время. Первым делом начала искать специалистов, которые занимаются операциями на сердце у новорожденных детей. Сколько времени я провела на форумах, посвященных детским порокам сердца — не счесть. Читать было больно и страшно, но и полезной информации я нашла много. И надежды, сквозящей во всех этих историях, в фотографиях улыбающихся детей, под распашонками которых скрываются едва заметные шрамы от операций. Но главное — они живы.
Я выяснила, что в России подобные манипуляции делают всего в трех клиниках — и одна из них в Москве, городе, из которого я так спешно бежала.
Я списалась по почте со всеми врачами, отправила все необходимые анализы и данные, прошла столько узи и дообследований, — не счесть. Денег на это не жалела. Впрочем, на все анализы и исследования ушно не так-то много, хватило двух цепочек с подвесками. Но я бы и больше отдала. Вела переговоры с клиникой в Израиле, но у них слишком длинный лист ожидания, а все врачи, как один твердили, что операцию лучше проводить сразу после родов. Поэтому пришлось выбирать из отечественных клиник. И словно судьбе в насмешку, за меня согласилась взяться только одна клиника.
Московская.
Гарантий на благополучный исход операции никто не дает, и они это не скрывают. Но без нее шансов у нас нет вовсе. И чтобы оказаться под наблюдением вовремя, отправиться туда нужно за месяц до родов, — то есть прямо сейчас.
Мне осталось отработать два дня в магазине и затем вернуться в Москву. Город, в котором я была так счастлива. Город, в котором я чуть не умерла. Хотя, почему чуть… Физически я, конечно, жива. Но морально Марк меня убил. Своим решением. Своей жестокостью. Тем, что решил так быстро сдаться.
Вещей набирается совсем мало, я кладу их в небольшую коробку и замираю, оглядываюсь вокруг. Удивительно, но несмотря на все, я буду вспоминать это место с теплом в сердце. Здесь я училась быть взрослой. Здесь я не была за мужем, я справлялась сама по себе. С трудом, со слезами, порой полная отчаяния, но я смогла. И теперь верю, что смогу и дальше, после того как родится мой сын.
Сын.
Интуиция меня не обманула.
Поезд отправляется сегодня в полночь, и я спешу домой, чтобы попрощаться с Виолой до того, как уеду.
У нее глаза на мокром месте, я и сама испытываю грусть. Когда бежала от мужа, все было на адреналине, эмоции притуплялись, срабатывали инстинкты. А сейчас, глядя в ярко-зеленые глаза своей новоприобретенной подруги, мир вокруг видится другим.
— Все, мне пора. Дядя Саша сказал докинет до вокзала, чтобы ночами одна не шлялась, — говорю и улыбаюсь.
— У тебя все получится, — на прощание обнимает меня подруга, — ты сильная и справишься.
— Я сильная? — удивляюсь. О себе я никогда не думала такими словами. Мне казалось, я слабая. Пропаду одна, не справлюсь без Марка. Но эти месяцы доказали обратное.