Развод. Ты предал нашу семью

Арская Арина

— Тут претензии не принимаю, милая. Он меня от пули закрыл, а потом, конечно, подлец переметнулся к другому, но… мы с миром разошлись. Зачем тебе деньги, Ярик? Попроси у Глебушки.

— Не могу. Тут все сложно.

— А ну да, жена его без трусов оставит, — Юра хмыкает.

— Не буду спрашивать, откуда ты все пронюхал. Да и так скоро.

— А это секрет, что ли? Конечно, я знаю, он к моему юристу подкатывал. Совести, блин, никакой. Ярика забрал, а теперь на юриста пасть раскрыл. У меня с моим юристом особые

отношения. Это как к жене, елки-палки, подползать с нехорошими намерениями. Тебя отдал, из сердца вырвал, а этого точно не отдам. Он сына в мою честь назвал. Не Глебом, Ярик, а Юрой. В мире на одного Юру стало больше, — замолкает и шипит. — Поздравь меня.

— Но это же не твой сын. Чего поздравлять-то?

— Поздравь, сволочь.

— Поздравляю, — вздыхаю я.

— Спасибо. Мальчишка — загляденье, — зевает. — Ладно, выкладывай, черт ты неблагодарный, зачем тебе деньги?

— Ребенка хочу купить.

Молчание в эфире, потом удивленное покряхтывание и зловещий шепот:

— Прости, что?

— Да, прозвучало как-то не очень, — подпираю лоб кулаком.

— Это мягко сказано, Ярик. И ты бы еще себя сейчас слышал. Голосок-то у тебя не тоненький и не ласковый. И сам ты не выглядишь мило и пушисто. Меняю вопрос. Зачем ребенок?

— Воспитывать.

Опять молчание, и тяжелый вздох:

— Господи, что ни день, то новые чудеса.

— Больше ничего не скажу. Часть у меня есть, но нужно еще сто пятьдесят тысяч.

— Не рублей, я так понимаю, — голос Пастуха становится официальным. — Дорогие нынче дети, слушай.

— У тебя, что, прейскурант детей есть?

— Дам двести, но возвращайся ко мне под крылышко, Ярик. У меня тут уютно.

— Нет. Но если не ты, то я что-нибудь придумаю.

— Вот гад. Даже не дал поторговаться и сразу унизил.

— Я не буду с тобой торговаться, Юр. Ты свою шкуру оценишь в сто пятьдесят тысяч? — подхватываю вилкой кусок картошки.

— Опять унижаешь, дружище. Я свою шкуру оцениваю намного выше.

— И вот я прошу всего сто пятьдесят кусков, и мы квиты.

— Проси больше.

— Нет.

— Да ты издеваешься. Мы в таком случае не будем квиты, Ярик. Я тогда так знатно обосрался, — шепчет он. — А тебе еще удалось меня под машину запихать. За такие чудеса просят больше.

— А я не буду.

— Почему ты принял решение бросить меня? — Юра тяжело вздыхает. — Ярик, ты мне сердце разбил. Когда вижу тебя с Глебом, то готов ему волосы повыдирать с криками, а мне ему руку приходится пожимать и улыбаться. Так больно, Ярик. Так больно.

— Потому что ты, урод, знал, что будет засада, и не предупредил меня. И только меня с собой взял.

— Не знал. Может, подозревал. Но наверняка не знал.

— И у тебя еще вопросы?

— Справедливо. Но я был тогда другим, понимаешь? Сейчас я исправился. Честное пионерское.

— Деньги дашь? — чеканю каждый

слог. — И шутки мне твои не нравились.

— Да, ладно. Ты сам часто шуткуешь.

— Два юмориста не могут быть вместе.

— Тоже справедливо, — недовольно цыкает. — Будут тебе деньги, но… Ярик… ты мне все равно звони. Я скучаю.

— Фу, блин! — рявкаю я и под хохот сбрасываю звонок.

Откладываю телефон и передергиваю плечами:

— Вот же… Каким был, таким и остался.

Глава 42. Я сам должен это сказать

Встречу Ярик забил в одной столовой у МКАДа среди каких-то складских помещений.

— Знаешь, Глеб, если нас сегодня тут застрелят, то мы сами будем виноваты, — говорю я, когда машина петляет среди жутких обшарпанных зданий. — Сами дураки.

— Я Ярику верю.

— Ну раз веришь, — вздыхаю я, — то молчу.

На диван я его сегодня ночью не погнала.

Я уже вроде как не обижаюсь на него.

И мы почти всю ночь не спали. Лежали под одним одеялом с открытыми глазами и вздыхали, сложив руки на груди.

А перед этим нам пришлось успокаивать Марка и Аленку.

Марк понял, что Арс обманул с ужастиками и рвался в бой.

Аленка, наоборот, очень впечатлилась и отказывалась ложиться спать, потому что Гоголь со своим Чичиковым что-то затронули в ее детской и наивной душе.

— А вот и столовая, — цыкает Глеб, когда мы выныриваем из очередного поворота на пустырь перед одноэтажным зданием.

Над крыльцом висит белая вывеска с красными буквами “СТОЛОВАЯ”.

— Это идеальное место для перестрелки.

Глеб переводит на меня взгляд:

— Не нагнетай. Мне самому тут неуютно, — кивает на серую “волгу” с грязными боками. — Ярик уже тут. И не спрашивай, почему он катается на таком корыте. Без понятия.

— Наверное, в багажнике удобно прятать трупы.

Глеб сглатывает и молча смотрит на меня. Медленно моргает и шепчет:

— Ярик такой человек, что может и не прятать трупы.

— То есть нас тут застрелят и не пошевелятся даже в лес вывезти?

— Нина, ты меня пугаешь.

— Это, надо сказать, будет большим неуважением, — поправляю ворот водолазки, — бросить нас тут.

— Зачем Ярику нас убивать?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Это так… Мысли вслух.

— Пошли.

Мы выходим из машины. Я ежусь и торопливо семеню за Глебом, который шагает к крыльцу столовой решительно, размашисто и бесстрашно.

Но он все же по сторонам зыркает.

Если не не Ярик с бандитами выскочат, то могут и бездомные псы тут покусать нас.

Столовая пустая. За стойкой раздачи возится усатый мужик в белом халате и поварском колпаке.

За дальним столиком в конце зала нас ждет Ярик и… женщина. Большая, дородная, пухлощекая и толстой пшеничной косой до пояса.