Разыскивается миллионер без вредных привычек

Педали велосипеда крутились мерно, чуть поскрипывая на ходу. На велик я не садилась лет эдак… пятнадцать, наверное. Навыков не утратила, но в первые дни адски болели и спина, и ноги, и задница.

На улице царил май — самое лучшее время года. Май — это вообще лучшее, что может случиться. А если ты едешь на велосипеде по ухабистой проселочной дороге, поднимая за собой шлейф пыли, в лицо светит солнце и пахнет сиренью — лучше быть просто не может. Тем более задница

Деревни было две. Малая Покровка и большая Покровка. Хотя точнее было бы назвать Покровка нищая и Покровка миллионерская. Между ними три километра, церковь на пригорке и сотни… тысячи ступенек социальной лестницы. Я еду из малой в большую.

В нищей Покровке я обосновалась месяц назад. Домик принадлежал нашей семье тьму тьмущую лет, мама тут помидоры сажала, пока ей не надоело. Идти после развода мне было некуда — не к родителям же в двушку — поэтому я тут и обосновалась. Велосипед из гаража достала — он тут кучу лет стоял. Дядь Ваня — сосед — подкачал и подклеил шины. Красота!

Весна в этом году необычайно ранняя — все цветёт. Солнце палит, не щадя, я даже загорела уже, хотя Танька и вычитала в сети, что майский загар самый вредный. Ну и пусть.

Малая Покровка осталась позади, я со скрипом въехала на горку, вниз прокатилась уже с ветерком. А в первую неделю я вкатывала велик наверх пешком. Контраст между деревнями разительный. Здесь — особняки стройными рядами. Правда, сирень и здесь цветёт — красиво же. Но поспорить готова, сирень не пролетарская, а самая что ни на есть элитная. Дорога здесь гладкая, ни единой щербинки. Ехать по ней просто экстаз для измученной задницы.

Дом, в котором обитает Таня, тоже утопает в сирени. Он красивый, три этажа, словно с открытки сбежал. Я бы позавидовала подруге, но нечему — она работает здесь няней. Тотошке, которого она блюдёт, два года. Его родителей я ни разу не видела, но наверняка они есть — кто-то же Тане платит.

Я поставила велосипед у крыльца и вошла внутрь. Танька сидела в кухне с видом самым унылым. Тотошка оптимистично ковырялся в каше руками.

— Господи, седьмой час только! — простонала она. — Иногда мне хочется накормить этого ребёнка снотворным.

— И что тебя останавливает?

— Врождённый и, к сожалению, неизлечимый гуманизм.

Танька налила мне кофе. Я пила его, покачивала ногой и смотрела на Тотошку. Вот человек, который умеет радоваться жизни! Хлопнул ладонью по тарелке — каша в разные стороны. Тотошка визжит и смеётся, он счастлив. Я тоже так хочу.

— Горе ты моё, — обратилась к подопечному Таня. — Давай немного в ротик. Смотри жу-у-у-у — это летит самолётик, давай — ам!

Тотошка разом растерял весь свой оптимизм и разревелся. Я встала и пошла к окну. До начала моего рабочего времени ещё целых десять минут. Если постараться, я даже два кофе выпить успею, он тут отменный.

Напротив такой же идеальный дом. Правда, в два этажа, но такой расчудесный, что, пожалуй, лучше Танькиного. Строгий, сдержанный стиль, чётко выверенные линии, и вместе с тем — кажется уютным. Идеально выстриженная лужайка, вместо забора — кусты уже расцветающего шиповника. Наверняка в этом доме живут счастливые люди. И богатые, да.

— Ты уверена, что не сошла с ума? — участливо спросила Таня, когда я собралась уходить.

— А если и сошла? Надо же было когда-нибудь.

— Бедные твои родители.

Танька участливо покачала головой и вынула Тотошку из детского стульчика, унесла умывать — каши на ребёнка попало куда больше, чем в него. А я пошла работать.

Я забыла представиться — меня зовут Настя. Мне двадцать восемь лет. Этой весной я развелась с мужем. Об этом я стараюсь не вспоминать, но выходит не очень. И все они — и муж, и мои родители — уверены, что я не смогу жить самостоятельно. Что просто не способна на это. Сидят, ждут, когда я вернусь, и периодически выносят мне мозг.

Может, я и правда сошла с ума. В тот день я ушла, гордо хлопнув дверью и взяв минимум своих вещей. Стас потом привёз их к моим родителям, но я гордо их не забираю. Я уволилась с работы, точнее, просто перестала на неё ходить — Стас был моим непосредственным начальником. Мама сказала, что он отправил меня в отпуск и терпеливо ожидает, когда дурь из моих мозгов выветрится, и я вернусь.

Главное, что это он мне изменял, а дурь у меня! Вселенская несправедливость. И, наконец, я переехала в деревню, окончательно утвердив близких в мысле о моём сумасшествии. Но этого мне было мало, и я устроилась зооняней. Да-да. К счастью, в миллионерской Покровке много ленивых жоп. Поэтому я прихожу в шесть тридцать, собираю собачек и веду их гулять. Всего у меня семь питомцев. Ещё я навещаю два раза в день одноглазого кота Маркиза — его хозяйка в отъезде. Кормлю его, вычесываю и играю. Я ответственно отношусь к своим обязанностям.

Красивый соседский дом остался позади, я собрала всю свою свору и пошла к стадиону. Стадионом он назывался постольку-поскольку. Раньше, когда эта Покровка была обычной, и миллионеров здесь не было, тут и правда играли в футбол. А теперь здание Дома культуры почти развалилось, парк зарос, стадион тоже. Говорят, землю уже продали, и скоро здесь вырастет новый особняк. А пока тут гуляют мои собачки.

Такса Роджер все вынюхивает, вплоть до каждой задницы, до которой сумел дотянуться. Ему интересно только это. Крупные собаки бегают и играют друг с другом. Спаниэль Наполеон привязан к столбику футбольных ворот — этот паршивец убегает в лес, доверия ему нет. Чихуахуа Ириска трясётся возле моей ноги — эта сама никуда не уйдёт.

— Все покакали? — зычно крикнула я, утомившись сидеть на солнцепеке.

Собаки умные, понимают, куда и зачем их привели. Ну, кроме Наполеона. Но сдаваться просто так не хотят, поэтому я битых полчаса гоняюсь за ними по полю. Надеюсь, скоро вся обрасту мышцами. Тогда просто прибью Стаса, когда он пожалует в очередной раз.

Богатые хозяева уже съели свой полезный завтрак, побегали на тренажёрах и приняли душ. Я возвращаю им питомцев, а они едут зарабатывать очередной миллион. Теперь на очереди Маркиз. Его главное забава — прятаться и нападать внезапно.