Разыскиваются полицией
Шрифт:
— Все-таки лучше, чем в столовой. — Дайана радовалась, что выбралась на свежий воздух. Балдела от удовольствия и была в приподнятом настроении.
— Зависит от того, кто готовит. — Гейл ощущала звон во всем теле и пыталась выгнать из себя страх — вести себя непринужденно и естественно. Сегодня всего лишь очередной день в заключении.
Они вышли во дворе одеялами и пластиковыми бутылками с водой. Гейл еще в прошлый четверг, ее обычный день покупок, запаслась в тюремной лавке двухсотпятидесятиграммовыми бутылочками польской газировки. Женщины оделись по последней здешней моде: в подвернутые рабочие брюки, распахнутые поверх белых маек куртки цвета хаки на пуговицах,
Дайана стояла рядом и обводила взглядом Большой двор — площадь, окаймленную с двух сторон трехэтажными кирпичными строениями. В этих местах никак не пройти. Две другие стороны ограждал забор с натянутым поверх него спиральным барьером безопасности. Зловещая штуковина: кажется, если на проволоку долго смотреть, лишишься глаз. Контрастом жестокой обнаженности проволоки служил роскошный дуб — единственное дерево, умудрившееся вырасти и уцелеть в иссушающей обстановке тюремного двора. Дуб стоял неподалеку от того места, где забор соединялся с углом здания. Ему было много лет, нижние ветки висели в пятнадцати футах над землей. Дайана оценивающе разглядывала двор, и ее ошеломило то, что она увидела: размеры двора, высота забора. За забором акры убегающего к лесу луга и круто взбирающийся на холм густой лес.
Гейл покосилась на нее: девчонка держала себя в руках, мол, будь что будет, — рискнем. Гейл понравился ее настрой. Смогла бы и она вести себя так в ее годы?
Крыса уже заняла столик — массивный, нераскладной, из выцветшего коричневого дерева почти в самой середине двора — и тасовала карты. Гейл подвела к ней Дайану и познакомила. Лиза и Хиллари должны были присоединиться к ним позднее.
— Давай немного передвинем, — предложила Гейл.
Крыса бросила на нее острый взгляд, однако встала и взялась за край стола. Женщины поставили его туда, куда указала Гейл — на десять футов левее, над самым люком диаметром три фута, который, как ни странно, был едва заметен в середине двора. Несколько лет Гейл исподтишка наводила справки и выяснила, что под крышкой находилась уличная система управления водоснабжением тюрьмы. Однажды солнечным днем она умудрилась посветить в широкую замочную скважину контрабандным фонариком в шариковой авторучке и заметила толстые ржавые трубы и вентили-заслонки. Места внизу было совсем немного.
Они играли в карты до тех пор, пока во дворе не появились два амбала-надзирателя, Ник и Нэк, с большими коробками, в которых оказались не хот-доги и не гамбургеры, а бифштексы. Эта весть так быстро облетела собравшихся, что Гейл показалось, она волной летит от стола к столу. И не просто бифштексы. С кукурузными початками, картофельным салатом. Команда надзирателей, так омрачавших этот пир, тоже радовалась неожиданному угощению. Джонсон увлеченно приступил к работе и, приплясывая и напевая, бросил на решетку первые куски мяса. Стала образовываться очередь.
— Пошли, — предложила Хиллари. — Как только узнают в блоках,
Остальные последовали ее примеру — взяли картонные тарелки, пластмассовые вилки, ножи и встали в очередь.
— Разве можно разрезать этим мясо? — Дайана с сомнением посмотрела на ломкие столовые приборы.
— Я всегда считала, что у вас в Техасе откусывают прямо с кости. — Лиза улыбнулась, давая понять, что не хотела никого обидеть.
— Очень остроумно. — Дайана засунула вилку и нож в карман брюк и приняла откровенно скучающий вид.
— Я не пользовалась нормальным ножом с двадцати лет, — произнесла Гейл. — Забыла, как это делается.
— Ты забыла, как делается не только это, — подковырнула ее Лиза.
Гейл собиралась ответить, но заметила, что Хиллари внимательно следит за их разговором. До появлении Хиллари в тюрьме, до того, как Гейл решила больше ни с кем не сближаться, она некоторое время дружила с Лизой.
Их очередь подошла, и вскоре бифштексы закончились. Гейл взяла, хотя знала, что не станет есть. Отдаст Крысе в качестве маленького дополнительного вознаграждения, чтобы та держала язык за зубами. Кукуруза оказалась восхитительно маслянистой. Даже картофельный салат неплохо приготовили. Гейл наклонилась к Дайане и прошептала:
— Очень недурно. Может, останемся?
Дайана хихикнула и покачала головой. Смех человека, решившего рискнуть жизнью, можно сказать, не смех — крик души.
Гейл подняла бутылку с водой и предложила тост:
— За День независимости! — И обратилась к Дайане: — Чтобы хорошо бегалось!
Женщины чокнулись пластиковыми бутылками, выпили по глотку воды и рассмеялись абсурдности своего положения.
А затем — Гейл едва могла поверить — солнце буквально вошло в пике над горизонтом. Нырнуло к земле сюрреалистически быстро, даже быстрее, чем в обычные дни, когда все ее желания сводились к одному — еще хоть несколько минут побыть на свежем воздухе.
— Хорошо, — сказала она. — Пожалуй, мне нечего добавить. Говорите теперь или вечно храните молчание. — Она обвела глазами женщин: Крысу, Лизу, Хиллари, Дайану.
Все молча кивнули. Гейл осмотрела двор. За заключенными наблюдали два надзирателя — один ходил по периметру забора и находился у дальнего конца беговой дорожки, другой увлекся матчем в софтбол. Гейл пожала подругам руки и нырнула под стол.
Ей почудилось, время сначала остановилось, затем ринулось вперед с небывалой скоростью, обрушилось на нее всей тяжестью, зарокотало в ушах. Гейл увидела собственные руки — они вытащили из кармана обломок лезвия косилки и вставили в замочную скважину проржавевшей, тяжелой крышки люка. Гейл потянула. Она предполагала, что крышка поддастся с трудом, может, окажется ей не по силам. Даже надеялась, что не справится с весом и, побежденная, возвратится в камеру. Но страх придал Гейл силы, и крышка легко сдвинулась с места.
— Так, — проговорила Гейл и, взглянув сквозь доски стола, обнаружила, что ее подруги замерли. — Играйте в карты, черт вас побери! — Те зашевелились. — Дайана, сюда!
Девушка одним скользящим движением пролезла под стол и скрылась в люке. Они стояли рядом, но им пришлось согнуться в три погибели, чтобы спрятать головы под землей и подвинуть на место крышку.
Тьма! Однако в замочную скважину проникал тусклый серый свет. В нос ударил запах сырой земли, ржавчины, и вскоре — страха их вспотевших тел. Мокрые трубы холодили ноги, шум Большого двора казался нереальным и долетал словно издалека.