Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории
Шрифт:
На Вашем рабочем месте громко играет радио — Вы опять же нарушитель: коллеги слышат. А если Вы парикмахер или ресторатор — Ваше преступление сочтут корыстным: ведь музыка привлекает к Вам дополнительных клиентов, тем самым повышая Ваше благосостояние.
Хорошо, если Вам по душе Вольфганг Амадей Моцарт или Людвиг ван Бетховен: они умерли так давно, что их творения уже признаны общественным достоянием. А вот Вася Пупкин — кузнец шлягеров группы «ГолоСИСИстый соловей» — вправе Вас засудить.
Но даже с Иоганном Себастьяном Бахом и Вильгельмом Рихардом Вагнером возможны проблемы. Сами ноты написаны в безопасную старину. Но Вы скорее всего слушаете сравнительно
Голос Фёдора Ивановича Шаляпина с недавних пор можно слушать невозбранно: он умер 12 апреля 1938 года, а права охраняются всего 70 лет после смерти творца или исполнителя. Но в Соединённых Государствах Америки срок давности некоторое время назад в очередной раз продлён уже до 90 лет по инициативе Walt Disney Company: её держат на плаву прежде всего баснословные доходы от сувениров с изображением Микки Мауса. Нынче корпоративные лоббисты добиваются распространения нового срока по всему миру. Того и гляди, скоро прослушивать не то что Шаляпина, но даже коллекционные фонографические валики с голосом Льва Николаевича Толстого станет небезопасно. Он умер 20 ноября 1910 года, и поправка Микки Мауса пока до него не дотягивается. Но следующая волна борьбы за доходы наследников Уолтера Элайаса Дисни может накрыть всё творчество яснополянского пахаря.
Всё это — не только о музыке. Если в трамвае сосед через Ваше плечо глядит в раскрытую Вами газету — Вы нарушили права её издателей. Недавно бельгийский суд по иску газетчиков запретил поисковой системе Google давать ссылки на конкретные публикации: дозволено указывать только на первую полосу, где собрана основная масса рекламы.
Вот если Вашим костюмом от Джорджо Армани любуются прохожие на улице — закон пока не считает Вас злостным нарушителем: дизайн промышленных образцов нынче защищён только от физического копирования. Но всё ещё впереди. Нынешняя редакция четвёртой части Гражданского кодекса Российской Федерации вступила в силу только с нынешнего года. А фантазия владельцев права копирования — и юристов, защищающих их интересы, — неисчерпаема.
Двигатель законодательной фантазии очевиден. Каждому приятно, единожды создав нечто замечательное, потом всю жизнь почивать на лаврах. А то и потомков обеспечить — как покойный Дисни тонким хвостиком мышонка связывает скелет студии, давно пребывающей в состоянии творческой смерти.
Между тем человек отличается от прочих животных не в последнюю очередь тем, что способен усваивать чужой опыт не только из непосредственного наблюдения, но и по рассказам. Причём мы — опять же в отличие от животных — воспринимаем не только материальный опыт, но и духовный, прямо выраженный в произведениях искусства. Нынешние ограничения права копирования создают препятствия на пути самых разных форм передачи опыта. То есть отсекают человечество от творческих достижений, накопленных более чем за полвека (по поправке Микки Мауса — уже почти за век). Это может парализовать всё наше развитие.
Защитники ограничений смешивают право копирования с авторским. Но права авторов и исполнителей очевидны и давно никем не оспариваются. В частности, их имена несомненно нужно указывать. Все изменения в произведении, сделанные без согласия автора, должны быть явно отмечены. Эти и многие другие гарантии свободы творчества и уважения к творчеству лежат в основе всей современной культуры, построенной десятками поколений творцов.
Но если Вы, используя чужие творения, создали что-то своё — Ваше творение должно быть доступно на тех же основаниях,
Нагромождение сложностей и противоречий — верная примета заката системы или явления. Вероятнее всего, право копирования в скором будущем заменят чем-то более разумным. Первые опыты такого рода уже оформлены в системе свободных лицензий. Но пока эта система не развилась до уровня, способного защитить интересы подлинных творцов, остаётся только бойкотировать рьяных поборников ограничений копирования. Слушайте Иоганнеса Брамса, читайте Александра Сергеевича Пушкина — и ждите, пока Васи Пупкины оставят надежду вечно кормиться с одной удачной находки.
Часть 3
История и нации
Имя Россия
Несколько слов о нашей любви к своей истории.
Эту тему подсказал мой брат. В отличие от меня, он постоянно живёт в Одессе и смотрит на нашу российскую жизнь со стороны. В основном — по телевизору. Ему, правда, недавно пришлось приобрести спутниковую антенну, чтобы не зависеть от нынешних украинских ограничений на вещание российских телеканалов, но эти ограничения — отдельная тема.
Главное, что он заметил, — поразительный эклектизм нынешнего российского массового сознания. Сейчас у нас в равной мере одобряют Владимира Ильича Ульянова и Александра Васильевича Колчака, Иосифа Виссарионовича Джугашвили и Петра Аркадьевича Столыпина, Николая Второго Александровича Романова и Леонида Ильича Брежнева. Поразительный эклектизм. На первый взгляд представляется, что страна вовсе не пытается разбираться в своей истории, не пытается определять: что такое хорошо и что такое плохо.
Даже в популярном телепроекте «Имя России» в лидерах оказались люди не просто качественно разные, но зачастую прямо противоположные друг другу. И голосовали за них чуть ли не поровну.
Более того, по ходу интернет-голосования лидеры менялись удивительным образом. Например, когда либеральная часть общества возмутилась, что на первое место вышел Джугашвили, буквально через несколько дней в лидерах оказался Романов. Понятно, были при этом изрядные манипуляции — как говорят завсегдатаи Интернета, накрутки. Но возможности накруток далеко не бесконечны. Реальная разница в числе голосующих несомненно больше официального результата конкурса, но всё же сторонники прямо противоположных точек зрения присутствовали в сопоставимых количествах. Абсолютного доминирования одной позиции не было ни в конкурсе, ни в обществе.
Я в отличие от брата варюсь в кухне нашего общественного мнения почти постоянно, в Одессе провожу всего два-три месяца в году. Так что с моей точки зрения в России не просто сложился некритичный эклектизм. Мне кажется, у нас сейчас понемногу вызревает более глубокое понимание нашей истории в целом. Мы постепенно начинаем чувствовать некие общие механизмы, характерные для нашей страны, придающие нам — и как государству, и как народу — своеобразие. Пусть даже эти механизмы проявляются в столь различных формах, как вялое самодержавие Романова с Брежневым и кипучая деятельность Столыпина с Джугашвили.