Реальная история штрафбатов и другие мифы о самых страшных моментах Великой Отечественной войны
Шрифт:
Поэтому, придав машине минимальный угол снижения, на каком она тянула, не проваливаясь, Сафар снова повел ее по прямой.
Отсутствие пронзительного свиста пропеллеров и монотонного гудения турбины создавало теперь при свободном планировании иллюзию полной тишины. Мягко шуршали крылья да тоненьким голоском пел саф. Если летчик давал штурвал от себя, голос сафа делался смелей, переходил на дискант; подбирал на себя — и саф снова возвращался к робкому альту.
В узкий люк штурманской рубки просунулся бесформенный ком из кожи и меха. Сквозь запотевшие стекла очков Сафар увидел глаза штурмана.
Покосившись на
— Глянем на карту.
Штурман с трудом втиснул неуклюжее от громоздкой одежды тело в командирский отсек и протянул планшет:
— Как скверно получилось, а?.. Надо искать хорошую посадку.
Сафар сердито вырвал планшет:
— А я вас, товарищ штурман, комсомольцем считал.
Штурман поднял на него удивленные глаза и обиженно спросил:
— Вы к чему, товарищ командир?
— Нас сюда для хорошей посадки посылали?
— Так у нас же бомбы… тысяча килограммов. С ними на незнакомой местности…
— Знаю. Еще что?
— Да… все.
— Миша, — вдруг тепло сказал Сафар, — ты не помнишь, какой это парень однажды говорил на собрании: «Нам партия потому и доверила высокую честь нести знамя передового комсомольского экипажа, что мы сумели использовать нашу замечательную советскую технику до дна, как Сталин учил. Овладевайте ею и вы увидите, что для советских летчиков невозможное не существует». Я вот забыл, кто это говорил, а?
Штурман отвел глаза.
Сафар протянул ему планшет:
— Где мы?
Штурман пометил карандашом место. Сафар глянул вниз. Действительно, под ними узкой ленточкой вилась река Проста. Ее долина уходила на юго-восток к Калишу. Далеко к северо-западу была станция Яроцин. Логика говорила о том, что если экипаж ищет безопасной посадки на ровном поле, подальше от населенных мест, то под самолетом для этого самое подходящее место. Но Сафар спросил штурмана:
— Миша, мы до Яроцина дотянем? Может, там что-нибудь найдется для ворошиловских наших ягодок? Посчитай-ка.
Штурман вооружился счетной линейкой. Белая целлулоидная дощечка казалась до смешного маленькой и неуместной в меховых лапищах перчаток. Но умелые пальцы ловко оперировали движком. Сафар с нетерпением следил за расчетом. Штурман замешкался. Он о чем-то думал, глядя на карту.
— Товарищ командир, Гиго, погляди. До Калиша немногим дальше, чем до Яроцина, может быть, оттянем? А ведь Калиш это же вещь… большой узел… Вон сколько путей сходится. Может, там склады или что…
Глаза Сафара заблестели.
— На худой конец, там этих эшелонов сейчас видимо-невидимо, — мечтательно проговорил он. — А в эшелонах немцев-то, немцев…
Сафар старательно вел машину по линии, прочерченной штурманом. Лини шла прямо к Калишу, срезая излучины Просны. Справа белела на земле такая же строгая линейка шоссе.
— Эх ты, птичка комсомольская! — радостно крикнул Сафар. — И летуча же ты у нас.
Из воспоминаний адмирала Г.Н. Холостякова «Вечный огонь» «Малая земля»
Интересовали нас главным образом боевая опытность командира будущего отряда и его личные качества, выявившиеся на войне. Мы не очень вдавались в биографические детали, и многое о Цезаре Львовиче Куникове я постепенно узнал уже потом. Но, конечно, мне было известно, что командир он не кадровый, по образованию — инженер, не окончивший никакого военного училища. («Мои военные университеты — боевые действия», — говорил он сам.) Однако при общении с ним это как-то забывалось: майор производил впечатление именно кадрового военного. Подтянутый, словно влитый в ладно сидящую на нем форму, он соблюдал правила субординации естественно и привычно, отнюдь ими не скованный, на вопросы отвечал спокойно и немногословно, очень ясно выражая каждую мысль. В нем чувствовались ум, воля, житейский опыт.
Куникову было тридцать четыре года. Война застала его ответственным редактором московской газеты «Машиностроение». А раньше — большая комсомольская работа, одновременная учеба в Машиностроительном институте и Промакадемии, столичный завод шлифовальных станков, где он за короткий срок прошел путь от сменного мастера до главного технолога, после чего был начальником технического отдела Наркомтяжпрома и директором Центрального научно-исследовательского института тяжелого машиностроения… Подобные биографии характерны для трудных и кипучих тридцатых годов, когда стремительно росли — этого требовала сама жизнь — активные, энергичные люди с организаторской жилкой, беззаветно отдававшиеся делу. Такие люди, как бы далеки они ни были от армии в мирное время, как правило, очень быстро находили себя и на войне.
На военном учете Куников числился старшим политруком запаса. Однако он добился назначения на командную должность и формировал из призывников-осводовцев отряд водных заграждений — мобильное инженерное подразделение, предназначенное для выполнения специальных заданий на речных рубежах. Отряд был послан на Дон и вскоре вошел в состав Азовской военной флотилии.
Сохраняя ядро первого своего отряда, Куников командовал потом различными другими, создававшимися по обстановке на трудных участках фронта в Приазовье, на Тамани. И наконец — 305-м отдельным батальоном морской пехоты, который, выстояв против фашистских частей, имевших по меньшей мере шестикратный численный перевес, был последним вывезен с Таманского полуострова под Новороссийск. Если бы Куников не попал в госпиталь из-за случайной травмы, то именно ему отдал бы я в ночь на 9 сентября приказ занять оборону по Балке Адамовича.
Но теперь Куникову выпадало задание не менее ответственное.
Узнав, какого рода отряд предлагается ему возглавить, майор воодушевился. С будущей боевой задачей я познакомил его сперва в самых общих чертах, не привязывая ее, разумеется, ни к какому определенному месту. Однако Куникову достаточно было намекнуть, что надо готовиться к высадке на занятый противником берег для захвата там плацдарма, — и мысль его заработала в нужном направлении.
Мы стали регулярно встречаться для обсуждения возникавших практических вопросов. Командир сперва «нелегального», не узаконенного еще никакими приказами отряда получил разрешение набирать подходящих добровольцев как на своем боевом участке ПДО, так и на других, и в полуэкипаже. Отряду отвели под штаб и кубрики несколько домиков у Тонкого мыса, по соседству с разведчиками. Кстати, многим из них тоже предстояло скоро перейти под начало Куникова.