Ребенок от подонка
Шрифт:
И приходится начинать верить.
— Такое пятно? – Максим, не стесняясь, спустил джинсы, и я внимательно разглядела эту метку.
— Да. Точно такое же. Только меньше, конечно. И не такое темное.
— Потемнеет, – вздохнула Алина Ярославовна, и с легким укором обратилась ко мне: — И вы не заметили подмену? Это вообще возможно? Если бы мне принесли не моего ребенка, я бы…
— Не стоит, – покачал Камиль головой.
И я была ему благодарна.
Сама себе без конца этот вопрос задаю – КАК??? Но да, не заметила, и не почувствовала. Может, если бы роды проходили не в таком
— У отца был муковисцидоз, – бросил Максим. — Он достаточно долго прожил, ему обещали короткую жизнь.
— Ему говорили, что юность он не переживет, – грустно произнесла Алина Ярославовна. — И жениться на мне запрещали, чтобы «жизнь девочке не портить». Затем твердили, что взросление детей он не увидит, первые школьные годы… но он успел. Не так много, но успел – и сыновей вырастить, и пожить. Но мы его потеряли. У Максима этой болезни нет, у Руслана тоже не было, не болезнь его погубила.
— Отец болел, один из старших братьев и дядя, – жестко добавил Максим. — Всех мы потеряли. У меня детей точно не будет – эта болячка по наследству передается. Не хочу наблюдать, как мои дети погибают. И мальчик этот – не наша проблема.
— Что ты такое говоришь? – вскричала Алина Ярославовна, и схватилась за сердце.
Да я и сама похолодела, и неприятно удивилась. «Не наша проблема» – ненавижу это выражение. Из-за того, что люди отворачиваются, живя по принципу «моя хата с краю» мы и живем как попало.
— А то! То! Ты забыла, как терять близких, да? А вот я не забыл, – заорал Максим, сжав кулаки от переизбытка чувств. — Мальчик этот нам по крови родной, а по сути – нет. Но ты же привяжешься к нему, я знаю. Продолжение Руслана, по которому ты до сих пор убиваешься. Простите, – мужчина мимолетно окинул меня взглядом, — знаю, что жестокие фразы, но мать мне дороже пацана, которого я ни разу не видел. А ее горе в могилу сведет. Вот, о чем я, мама. Обо мне подумай, я тебя терять не хочу. А у мальца если муковисцидоз, то это все, приговор. С нас этой болячки хватит.
— Макс…
— Я с детства боялся, что у меня его найдут, – выплюнул мужчина. — Каждый день ждал, что папа умрет, и он умер. За братьев боялся, в итоге обоих потерял. Своих детей у меня не будет. Мать вот осталась, но и у нее сердце не железное.
Все же, муковисцидоз. Значит, максимум – пятьдесят лет, и то с лучшим лечением. Но ведь медицина на месте не стоит. Недавно аппендицит убивал, а сейчас это – потоковая операция. Марик совсем малыш, еще пару лет, и придумают, как сделать так, чтобы он полноценно жил до старости. Для ВИЧ-инфицированных же создали терапию.
Но, Боже мой, я бы все отдала, лишь бы это оказалось ошибкой.
— Я хочу его увидеть, – Алина Ярославовна всплеснула руками, прерывая сына. — Марк, да? Он ведь наш, получается? Своего вы нашли, и…
— Он наш. Мой, – поправила я саму себя. — Я Марика растила, он мой самый родной.
— Я хочу увидеть его, – женщина вскочила на ноги, и тут же согнулась от хруста в коленях. — Русланчику бы жить, да жить. Он ведь не болел, по глупости умер. Я все жалела, что никого после себя не оставил. Максим вот тоже детей не хочет, а ведь только одному моему ребенку эта болезнь передалась. Думала, никого после нас и не останется, но есть. Есть! Внук! Я не забуду того, что вы его растили, милая, – Алина Ярославовна ласково мне улыбнулась, — но вы ведь совсем не знаете, как с этой болезнью справляться, какие последствия, как вообще жить с таким больным. А я знаю.
— Нет! – процедил Максим. — Я этого видеть больше не хочу.
И я отчаянно с ним согласна.
Но делить Марка сил нет. И кажется подлым. Пусть жив и здоров будет, а остальное я переживу.
— Приезжайте завтра в больницу, если хотите, – я не сказала это, а выдохнула.
И назвала адрес.
— Лучше бы мы поговорили по телефону. Зря мать узнала. Она теперь не успокоится. Мне жаль этого мальчика, знаю, что для вас он как сын, хотя родственник он именно мне, а не вам, – Максим сказал это у двери. — Но эта чертова болячка итак нашу семью разрушила, и продолжает рушить. Не звоните больше, маму я постараюсь отговорить от поездки в больницу. Если получится, дома запру. Дьявол!
Он выругался, и захлопнул дверь, как только мы вышли.
— Запереть не получится. Алина Ярославовна приедет в больницу, – прошептала я.
— Мы не отдадим ей ребенка. Марк записан на тебя.
Да, на меня. Но если поднимется шумиха, у меня не хватит сил воевать на оба фронта. На месте Алины Ярославовны я бы боролась за малыша, за продолжение своего ребенка. И она, я уверена, будет бороться, а я не смогу бить в полную силу. У меня этих сил вообще нет, хоть бы хватило на то, чтобы драться с болезнью – это главное.
А еще есть Лёва, перед которым загладить бы вину.
— Лечащему врачу я написал, что муковисцидоз по семейной линии подтвердился, – Камиль отложил телефон, и машина тронулась. — Давай-ка домой, нужно отдохнуть.
— В больницу.
— Сейчас ты больше нужна Лёве, а Марку ты ничем не поможешь. Нужно отдохнуть, Сонь.
— Я им обоим нужна! Не смогу я спокойно дома сидеть, зная, что Марик в окружении чужих людей, и болеет! – напустилась я на Камиля.
— Я сам поеду. Ты – домой, а я в больницу, – спокойно сказал он. — И это не обсуждается. О дедушке подумай, и о Лёве. А утром я приеду за тобой, и привезу в больницу, ладно?
Я кивнула.
Мы с Камилем… сама не знаю сейчас, кто мы друг другу. Раньше я не понимала, почему, когда случается горе, семьи зачастую рушатся. Общее горе ведь должно сближать – так мне казалось. А сейчас я поняла, что когда настигает горе, нервы не выдерживают, нужен виноватый, нужен враг. Тот, на ком можно сорвать злость. И не горе сближает, а общая борьба, которую лишь сильные выдерживают, а слабые устают.
И уходят.
— Отвези меня домой. И прости. Кам, – я почувствовала прикосновение к ладони, и обнаружила, что ее сжимает ладонь Камиля, и уже давно, — не стесняйся делать мне замечания, когда я выхожу за края. Что бы там ни было, я не хочу превратиться в истеричку, у которой ты виноват во всех бедах.