Редкие земли
Шрифт:
В общем, завтрак над океаном испорчен. Он отшвыривает розовую газету в угол офиса. Между прочим, несколько слов насчет этого великолепного офиса, отделанного с таким вкусом в английском стиле. Он всегда пуст. Люди «Таблицы» отвыкли от Гена за время его отсутствия. Вот из Ашкиных покоев ни свет ни заря уже доносятся энергичные голоса, телефонные звонки, попискивание факсов, сканеров и компьютеров. Слышится ее резкий голос, то отдающий распоряжения, то поднимающий дух каким-нибудь бессмертным анекдотом. Смех там настолько обосновался, что иногда кажется: он и по ночам бродит по замку, будто крутояровский призрак. Ашку тут давно уже называют Хозяйкой. Такие бабы, как она, когда-нибудь начнут новый женский век правления в России, то есть спасут эту родину — идиотку.
А вы, Ген Дуардович, можете не беспокоиться, никто не собирается вас свергать, душить подушкой или отравлять. К вам со всем уважением, а многие — да-да, немалое число — с истинным сочувствием. Ведь травмы, подобные той, что вы перенесли, легко не проходят. Наша Хозяйка после своего исторического,
Все в порядке, Ген, отправляйся плавать, готовь себя к новым боям.
Все уже знали, что он сейчас в большом махровом халате пройдет мимо офиса Ашки, где уже порядочно набралось народу для уточнения задач ВЭЦ, то есть Временно Эвакуированного Центра. Проследует с псевдобеспечным видом — дескать, не зовете, ну и не надо. И все сделают вид, что за спорами не заметили президента. Пусть набирает сил Великий Ген после шока тюрьмы. Придет в себя и сам вгрызется в самую сердцевину. И все продолжат споры, делая вид, что не заметили и грустного взгляда Ашки, обращенного к удаляющейся стройной спине и мощным икроножным мускулам.
На первом этаже замка был обширный бассейн, в это время года напрямую соединяющийся с океаном. Вода покачивалась, создавая даже некоторое подобие прибоя. Ген сбросил халат, прыгнул и сразу ушел в глубину ко входу в тоннель, соединяющий бассейн с океаном. Через минуту он вынырнул уже в бухте, среди скал, среди большого наката, бьющего в эти скалы и создающего пену и ворохи брызг. Проплыл под естественной аркой и вышел в открытое море. Здесь на сломе сёрфа он увидел несколько знакомых физиономий: верхом на своих бордах раскачивалась юношеская компания — его сын Никодим, никодимская подружка с подходящим именем Дельфина, никодимский дружок Вальехо Наган и никодимская сестрица, то есть генская дочь Парасковья. Трое из этой четверки, хохоча, помахали ему своими лапами, четвертый обжег ненавидящим взглядом. Уплывая все дальше от них в сторону одинокой скалы, он вспомнил, что ребята готовятся к событию, перед которым, должно быть, бледнеет даже побег корпорации «Таблица-М» из Москвы. Через неделю в Заливе Басков открывался «Лярокк», всемирный фестиваль по сёрфингу вне возрастных групп. Неоспоримым фаворитом считался бразильский индеец Наган. Никодимчику прочили второе или третье место. Впрочем, среди фанатов носились шепотки, что англичанин Оризон, на поверку оказавшийся русским Стратовым, в последние дни так сильно прибавил, что как бы не лопухнул вислоухий Вальехо. Тут может разыграться настоящая юношеская трагедия, тем более что оба мальчишки, кажется, неравнодушны к Дельфине Лакост. Наган очевидно зол на соперника, недаром обжигает всех вокруг ненавидящим взглядом, говорили те, кто был полностью несведущ в культуре индейцев Амазонки. В спор обязательно вмешивался какой-нибудь сторонник политической корректности. Дело тут не в девчонке, говорил он. И не в славе. Вопрос гораздо проще и трагичней. Ник оказался сыном миллиардеров, так? Что ему этот приз за первое место, какой-то несчастный лимон. О заработках на рекламе бордов и гидрокостюмов он даже и не думает. А для Нагана между тем эти деньги означают все! На них он может обеспечить своему племени настоящее процветание; понимаете? Нужно поговорить с Ником, он должен уступить пальму первенства своему другу. Тринадцатилетний мальчик растет не по дням, а по часам, в нем бурлит мощь античных героев. Забавляясь в воде, он может опрокинуть мечту маленького народа.
Уплывая все дальше и приближаясь к скале, похожей на рубку всплывающей подлодки, Ген Стратов думал о своем сыне. Проклятая смертоносная война с «Сиб-Минералом», а главное, со скрытыми большевиками МИО, заставила нас упрятать на годы наших детей. Мы могли бы давно бросить бешеный российский бизнес и уехать все вместе куда-нибудь в Австралию. Тщеславие и мегаломания, погоня за миллиардами и комсомольский нахрап украли у нас с Ашкой подростковые годы Пашки и детство Никодимчика. Мы жаждали всенародной демократии и упустили своих детей. Слава Богу, что они хоть остались живы. Ты помнишь первые слова нашего крошки, произнесенные на площади Дзержинского? Ашка, ты помнишь? «Позор», «долой», — повторял он за толпой, обводя пальчиком дождливые своды бунтующей Москвы. Сейчас он скорее скажет disgrace, down. Впрочем, он явно не любитель таких радикальных слов, в революцию его не тянет. Эти аптекари из Корнуэлла оказались чудесными людьми, они дали нашему мальчику мягкий, гуманитарный взгляд на мир и природу людей. Теперь моя очередь. Я, настоящий отец, должен заменить ему его псевдородителей. Мне надо выйти из бизнеса и жить интересами своих детей. Пашка по возрасту и нраву уже готова замуж, и я буду дедом. Это здорово — быть дедом! В этом смысле можно сказать спасибо скрытно-большевистской сволочи: без них я не попал бы в крытку, не выпал бы из бесконечной шакальей пляски. Теперь я стал одиноким, как лайнер QE II, в одиночку пересекающий Атлантический океан. Плыву сейчас к своей вынырнувшей субмарине. Принадлежу к стихии чистейших воды и воздуха. И растворенных в них 17 элементов, предсказанных лохматым бородачом, отцом Прекрасной Дамы. Я мало знаю о редких землях, хотя и сделал на них миллиарды. В принципе, я неуч. Еще есть время, мне нужно вникнуть в этот предмет и проникнуть как можно глубже в его основы. Вот если уж и оставаться в редких землях, то нужно стать специалистом. Забыть об игре биржи и думать об основе основ. Вообще я готов к тому, чтобы сделать какие-то реальные шаги в жизни. В реальной жизни, куда приходят ниоткуда и вроде бы уходят никуда. Нужно окончательно уйти из комсомола и войти в церковь. Попытаться понять, действительно ли Бог — это преодоление Смерти. Если я уже почти постиг всю глубину отчаяния, быть может, Всевышний дарует мне и торжество?
Как мне преодолеть отчуждение Ашки? Она стала Хозяйкой и с этого престола, по всей вероятности, не уйдет. Пусть там сидит со своими мужиками, у меня нет уже никаких претензий. Понимает ли она, что у меня нет никого ближе? Что она как была моей единственной любовью, так и осталась? Да и она, наверное, любит только меня, если уж уволокла из советской крытки. Нам нужно обрести другой вид отношений, оставить прежний бешеный секс. Нужно открываться друг другу, договаривать все до конца. Нужно сказать друг другу, что нам страшно за Димку. Вспомни, что было семь лет назад, когда он вдруг изуродовался у всех на глазах без всякой причины. Страшно вспомнить ту нашу встречу с ним в Габоне, вернее, с тем, во что он превратился. Нелегко вспомнить и то, как он на наших глазах преодолел это превращение и стал опять цветущим мальчиком семи лет. Чем еще это можно объяснить, если не космическим излучением вулкана, где он был зачат нами с тобой, моя Ашка? Почему с тех пор я так и не рассказал ей о нашей беседе с Алмазом? Не зря мы называли этого парня Пришельцем. Быть может, он был ближе к отгадке, чем все врачи. Он сказал мне тогда, что он связан с тобой, но это меня не особенно удивило. Самое страшное надвинулось на меня, когда он сказал, что был зачат в зоне космического излучения в Сибири, на Подкаменной Тунгуске. Все это было похоже на тотальную исповедь. Он рассказал, что в возрасте семи лет он прошел через что-то страшное и непостижимое. Его спас шаман, вытянул назад из неживого мира в живой. Тот шаман ему открыл, что через каждые семь лет он будет проходить через что-то подобное, хотя и не обязательно в той же степени жестокое.
И вот теперь, Ашка, наш Димка приближается к концу второго семилетнего срока. Я знаю, что ты с ума от этого сходишь, но мне почему-то ты этого не говоришь. Ты, конечно, видишь, что Огромная Большуха продолжает увеличиваться. Мы видим перед собой не тинейджера в его early teens, а какого-то несусветного красавца двадцати лет. Что будет дальше? Остановится ли этот рост или он станет каким-нибудь супергигантом, вроде Дирка Новицки? Говорят, что этот Дирк очень крут, у него глаза белокурой бестии. Наш хотя бы в душе остается ребенком. Не удивлюсь, если он уступит чемпионат этому Вальехо с его жалящим взглядом.
Ген плыл все быстрее и быстрее. Тело его звенело от наслаждения ритмом, мощными мерными гребками рук и толчками ног, но в душе царил хаос, мысли перескакивали от одного предмета к другому. Что будет со всеми нами? Мы бросили вызов России. Если мы не клюнем на приманки, вроде сегодняшней, они нас объявят предателями, злейшими врагами, растерзают, раздербанят всю «Таблицу», посадят или убьют Ясно, заставят Интерпол подписать ордера на арест, потребуют у Франции экстрадиции преступников, ограбивших многострадальную Россию, начнут подсылать и вживлять агентуру, продажных девок, сеять рознь внутри ВЭЦ, провоцировать потасовки во всех смыслах, включая мордобой и пистолетчину, подсылать каких-нибудь арабов для взрыва «Шато Стратосфер»; ну, словом, все эти дела, до которых скрытно-большевики горазды…
Он доплыл до своей скалы. Вблизи она ничем не напоминала рубку всплывшей подлодки, скорее уж хребет окаменевшего тиранозавра. Взялся обеми руками за какую-то шишку, подтянулся, вскарабкался и уселся на скале, как это делал каждое утро. Теперь перед ним открылась большая дуга Биаррица со ступенчатым конгломератом отелей, резидансов, казино и выставочных залов. По правую руку, в далеком, но видимом пространстве, сквозь утреннее марево проступала гористая полоса Испании; к вечеру она станет отчетливой и манящей — Доностия, Бильбао, Памплона с ее неизгладимой хемингуэевщиной… Этот мир создан для восхищения. А восхищение создано для пресыщенности, так, что ли?
В полукилометре от скалы кружили три водных скутера. Три парня там делали вид, что катаются для собственного удовольствия, но на самом деле это была личная охрана Гена — Шварц, Кварц и Волков. Они повсюду сопровождают босса, как делали это и в Москве до ареста, но там он их вроде и не замечал, подсознательно полагая себя не только охраняемой личностью, но как бы частью отряда. Здесь, среди курортного парадиза, вечный хвост из жующих чуингам атлетов казался неуместным. Он попытался было освободиться от них, однако Ашка– Хозяйка категорическим баском потребовала: не дури! Он отстоял лишь право утреннего одиночного заплыва и все-таки каждый раз чувствовал затылком, что и требовалось доказать, — выплывают расписные.