Реи?с

Лойко Сергей Леонидович

Он поднес руку к лицу Алехина и, проведя холодным металлом по его губам, щеке и виску, очертил петлю вокруг его левого глаза. И улыбнулся.

Где-то неподалеку заухала артиллерийская канонада. Пол в доме закачался. Алехин понял, что время его истекло, а он так ничего и не придумал.

– Ты знаешь, мент, я даже не буду заклеивать тебе рот. Твой крик никто не услышит, – Офтальмолог осторожно надавил заостренным краем ложки на угол левого глаза возле переносицы.

Алехин дернулся от боли, инстинктивно прикрывая глаз.

– Прости, что без наркоза, –

Офтальмолог пальцами левой руки стал растягивать веки Алехина. – Иначе, дружище, будет не в кайф ни мне, ни тебе.

В этот момент из соседней комнаты раздался громкий стон, переходящий в утробное мычание, будто связанная девушка начала задыхаться.

– Подожди здесь, – маньяк опустил руку. – Не уходи никуда. Мы еще не кончили. По крайней мере, я… Сейчас вернусь.

Джейн почувствовала, что веревка на запястье правой руки начинает давать слабину. От постоянного движения скотч тоже набух, как чешуйчатая кожа змеи перед линькой. У Офтальмолога больше не было при себе его любимой Scotch® Stretchable Tape. А отечественная упаковочная лента не имела стягивающего или удушающего эффекта при напряжении. «Сейчас немножко отдох­ну и добью ее», – решила Джейн, замерев и пытаясь отдышаться через нос. Ее запястье уже кровоточило ручейком. Тяжелые капли падали на пол. Если маньяк сейчас придет, все пропало. Он все поймет.

– Офтальмолог! – собравшись с силами, крикнул Алехин вдогонку Сыромятникову.

– Простите? – маньяк остановился в дверях и обернулся. – Вы мне?

– Вам, вам. Кому же еще.

– Как вы меня назвали? – Офтальмолог сделал шаг в сторону Алехина. – Я даже не заметил, как мы перешли на «вы». Обычно наоборот бывает.

– Офтальмолог. Это ваша оперативная кличка.

– Почему?

– Догадайся с трех раз.

– Ах, да, конечно! – засмеялся маньяк, подойдя ближе. – Как я сразу не додумался. Оф-таль-мо-лог! Остроумненько! Ничего не скажешь. И кто такой остроумный это придумал?

– Я.

– Так ты, выходит, мой крестный, Алехин! Рад познакомиться. За это стоит выпить.

– А что у тебя есть?

– В машине водка. Но она теплая, если не горячая. Тебе может с сердцем стать плохо, полковник. Или все еще подполковник? Мы не можем так рисковать твоим драгоценным здоровьем.

– Так что же мы будем пить?

– Как насчет чайку? Горяченького еще? Только не уверен, что понравится.

– Почему нет? У меня во рту пересохло.

– Да многие этот чай на дух не переносят. Китайский. «Лапсанг сушонг» называется. Его бы хорошо с лимончиком или еще лучше с лаймом, но тут, на Донбассе, они все никак не поспеют.

Название чая показалось Алехину знакомым. Офтальмолог наполнил кружку до краев. Поднес ее к губам Алехина. Тот сделал жадный глоток и сразу вспомнил, где и когда пил его. И как за чаем «с дымком» доктор Глушаков поведал ему о… Алехин осекся на полумысли. Ему показалось, что он думает вслух.

– Действительно, вонючий, – сказал он. – Так носки пахнут, если дня три не снимать.

– Именно, – еще больше оживился Офтальмолог. – С оказией достался.

Нас тут с комбригом на днях угостил сам Белкин. Он так и сказал: чай, мол, из портянок. Даром, что офицер. Разбирается в портянках. Сказал, что нашел во дворце несколько пачек, а ему не пошло, что ли. Я как принюхался, сразу понял, что с дегтем намешан. Обожаю этот запах. Словно копченый. С дымком, короче.

Сыромятников сам отхлебнул из кружки и вновь поднес ее к лицу пленника, который сделал еще один глоток.

– Офтальмолог, слушай, тебе не обидно, что я тебя так называю? – продолжил тему Алехин.

– Что ты! Совсем нет. Наоборот, красиво звучит. Я в детстве мечтал стать врачом. Но потом раздумал. Я тебе признаюсь: чужая боль доставляет мне удовольствие. Было бы неэтично давать клятву Гиппократа с таким пороком, да?

– Наверное. А чем ты хрустел там за столом?

– Сухарики.

– Самодельные или покупные?

– Покупные, зараза! Жесткие, как кирпичи. На упаковке написано – «Бородинские». Могу дать попробовать, если хочешь. Только их в чае вымачивать надо. А у тебя руки заняты. Ладно, я тебе один на пробу намочу.

Офтальмолог вернулся к столу, взял с тарелки черный сухарик размером с палец, опустил его в кружку и вернулся к Алехину. Вставил сухарик ему в рот, как сигарету, и стал добродушно наблюдать, как Сергей пытается раздробить зубами еще не пропитавшийся чаем сухарь.

– Вот и я говорю, – посочувствовал маньяк. – Издевательство какое-то. Зубы поломаешь. Мне мама сухарики делала на маслице из настоящего бородинского хлеба. Пальчики оближешь.

– Я тоже такие любил, – Алехин проглотил остаток сухаря. – Мне жена делала на подсолнечном масле. Тоже из бородинского.

– А мне на сливочном, с сольцой, – маньяк перекрестился свободной рукой. – Царствие небесное твоей супруге, опер. Искренне сочувствую.

– Спасибо на добром слове. Сам-то не женат еще?

– Нет. Меня только рыженькие интересуют. Но как-то у нас с ними до свадьбы никак не доходит. Хотя и попадались очень ничего себе.

Сыромятников протянул кружку Алехину и другой рукой наклонил Сергею голову, чтобы удобно было. Алехин опустошил кружку одним глотком.

– Ну ладно, дружище, – сказал Офтальмолог, поставив пустую круж­ку на стол. – Заболтались мы с тобой. Пойду проведаю красавицу. А то ей, наверное, скучно там одной.

С этими словами Сыромятников направился туда, откуда доносились стоны. Алехин больше не мог придумать, чем его остановить. Придумалось совсем другое...

Джейн уже почти полностью освободила правую руку, когда ее мучитель вновь оказался рядом с ней. Она замерла, стараясь не спугнуть его.

Маньяк наклонился над ней, разрезал ленту по линии рта, но губу все же задел. Джейн громко задышала, как больная скарлатиной, сплевывая кровь с раненой губы сквозь образовавшееся отверстие. Офтальмолог улыбнулся, облизал ложку.

– Девочка, миленькая, я понимаю, тебе не терпится, – прошептал он, наклонившись над ней. – Я не забыл о тебе. Я помню. Еще не вечер. Вся ночь впереди.