Река Гераклита
Шрифт:
— Зачем вы вообще поехали, Гросс?
— Мне предложили познакомиться с большевистским раем.
— Тогда вы зря мучаетесь. Рая не будет. Будет огромная разоренная страна, пытающаяся выжить в тисках голода, холода и бесчисленных врагов.
— Веселая перспектива! Но меня хоть неосведомленность оправдывает, а вы-то чего потащились?
— Я — гость конгресса Коминтерна. Но еду прежде всего к своим детям.
— У вас в России дети?
— Целых шестьдесят пять… Вы знаете такой город — Самара?
— Такого
— Есть. На Волге. А там детский сад. И этот детский сад носит мое имя, Гросс. Имя датского писателя.
— Весьма трогательно! Но за что такая честь? Ах да, вы же автор лозунга «Руки прочь от Страны Советов!».
— «Дитте» вышла на русском, — пренебрегая его иронией, сказал Нексе. — Вы не читали «Дитте»?
— Признаться, нет. Жизнь так коротка, а ваш роман так длинен!
— А вот у русских хватило времени сделать революцию, отбиться от врагов и прочесть «Дитте».
— Непостижимая славянская душа!.. Значит, нас ждет теплый прием?
— Надеюсь, да, — в тоне Нексе — скромная гордость. Роскошеств не ждите, но встреча будет самая сердечная.
Меж тем показалась земля. Ботик вошел в Мурманский порт. Но взял путь не к главному причалу, а к непарадной угольной гавани и вскоре пристал.
Рыбаки-норвежцы в робах и высоких резиновых сапогах помогли сойти на берег своим плохо приспособленным к подобному путешествию пассажирам: легкие пальто, брючки и остроносые ботинки; за спиной альпинистские рюкзаки, через плечо — сумки.
Нексе щедро расплатился с рыбаками. Те сочли нужным предупредить:
— В случае чего, вы нас не знаете, мы вас не знаем.
— Не бойтесь, ребята, — добродушно успокоил их Нексе, — нас встретят с распростертыми объятиями.
Но не сделали они и десяти шагов, как раздался зычный окрик: «Стой!» Нексе и Гросс не поняли, что от них требуется, и последовала новая команда: «Руки вверх!» — и в живот им уперлись дула винтовок. Бдительная портовая охрана из двух звероватого вида братишек мгновенно обнаружила подозрительных иностранцев, невесть как очутившихся в гавани. Слова были по-прежнему непонятны, но сопровождавший их жест все пояснил. Нексе и его спутник подняли руки.
— Вперед! — скомандовал братишка.
— И это вы называете теплой встречей? — пробормотал Гросс.
— К черту! — рассвирепел Нексе. — Я — Андерсен-Нексе! Писатель!.. Я не шпион… Андерсен-Нексе!.. — выхватив из кармана документы, он яростно сунул их под нос караульному.
Несколько обескураженный, тот взял документы и стал вертеть их с вдумчивым видом.
— Мы пропали, — прошептал Гросс, — он читает их вверх ногами.
И тут появился молодой, сухопарый, с чахоточным румянцем и огромным маузером комиссар караульной службы, восторженный энтузиаст культуры.
— Товарищ Андерсен?.. Из Дании?.. Писатель?.. А ну, отставить! — прикрикнул он на караульных, и те с неохотой убрали оружие. — К нам в революцию прибыл великий датский писатель-сказочник, друг детей и всего маломощного человечества. — И, напрягшись неполным средним образованием, гаркнул: — Эс лебе геноссе Андерсен!
И оба братишки угрюмо прохрипели: «Ура!»
— Что я вам говорил? — шепнул Нексе художнику, когда в сопровождении почетного эскорта они двинулись к порту.
— Он принял вас за автора «Свинопаса».
— Какая разница? Автор «Свинопаса» тоже датский писатель. Видите, как ценят культуру в стране рабочих и крестьян?..
Гостиница «Люкс» (ныне «Центральная»), где разместились участники конгресса Коминтерна. Над входом — большой плакат — приветствие. В вестибюле мелькали черные, желтые, шоколадные лица; восточные халаты, индийские сари, арабские джелябии, — сюда съехались рабочие представители со всех сторон света. Озабоченный и чем-то взволнованный Нексе наткнулся на Гросса, делавшего набросок в альбоме с рослого живописного африканца.
— Вы еще здесь? А я, признаться, думал, что вы удрали. Почему вас не видно в Кремле?
— Я бываю там каждый день. Но вы красуетесь в президиуме, а я среди серой скотинки.
— Ну, как вам тут?..
— Любопытно наблюдать, как плебеи осваивают царские дворцы. Селедка и конская колбаса на старинном фарфоре. Матросня в креслах жакоб. Я кое-что набросал. Не угодно ли? — Гросс протянул Нексе альбом.
— Довольно-таки ядовито! — поморщился Нексе.
— Я — сатирик и не привык льстить окружающим.
— Портретные наброски мне больше по душе, — заметил Нексе, листая альбом. — В них острота и психологизм.
— Узнаете?.. Это Хо Ши Мин, он, кстати, еще и поэт… Это загадочный Куусинен, а это Луначарский, неутомимый культуртрегер.
— А знаете, Гросс, ваш карандаш иногда добрее вашего языка.
— Значит, мне пора сматываться. Моя сила — в разоблачении. Вернусь к моим ненаглядным капиталистам с их пудовыми челюстями и плотоядными глазками. А вообще, Нексе, я понял: революция хороша лишь издали.
— Что вас не устраивает?
— Все. Это же просто перемена ролей, как в «Восстании ангелов» Анатоля Франса. Верхние — вниз, нижние — наверх.
— Конечно! Пролетариат поднялся, власть имущие опустились на дно. Чего же вы еще ждали от революции?
— Чего-то другого. Цветов и музыки, карнавала. А здесь все время заседают. Меня считают сухим и желчным, а в глубине души я неизлечимый романтик. Хватит обо мне. Как ваши дела? Наглотались советской славы?
— Наглотался. Я еду к своим ребятам. На Волгу.